всего сестра сдѣлали со мной удивительную пошлость. Отецъ не пригласилъ меня и на совѣтъ (чему я былъ очень радъ); кромѣ того, даетъ за ней деньгами 3.000 руб. Я ему сталъ говорить, что обошлось бы безъ этого, а давать деньги — ихъ у насъ нѣтъ, — долговъ много, а платить нечѣмъ. Онъ мнѣ на это: „Я выдаю дочь послѣднюю, и дамъ за ней послѣднее, что есть. А нечѣмъ будетъ долговъ платить, ипродамъ домъ. Я старъ, мнѣ жить немного, а объ тебѣ я и не думаю: ты голова у меня. Послѣ этой свадьбы женись самъ, корми меня, мать; а не женишься — прогоню со двора“. Взорвало меня страшно. Особенно теперь моя натура еще весьма разстроена; чуть что, я не выдерживаю, взбѣшусь, какъ чортъ, въ минуту. Но на этотъ разъ я какъ-то хладнокровно проглотилъ эту крѣпительную пилюлю и сказалъ: „Какъ хотите, такъ и дѣлайте. Я ни въ чемъ вамъ не мѣшаю, и въ этомъ дѣлѣ не участвую, а васъ прошу оставить меня въ покоѣ, — и спасибо“. Съ нимъ тѣмъ у насъ и кончилось..… Кромѣ того узнаю, что перемѣнился ко мнѣ отецъ черезъ нее (сестру Анисью). Говоря съ ней откровенно, часто говорилъ я и о своей любимой мечтѣ переселиться въ Питеръ; она это передала отцу съ прибавленіемъ, что я хочу обобрать его и уѣхать; вотъ откуда вышла его низкая осторожность“… А 27 февраля 1842 года Кольцовъ пишетъ Бѣлинскому: „Въ декабрѣ посылалъ я вамъ письмо, въ которомъ писалъ вамъ обо всемъ, что у насъ дѣлалось въ семействѣ и что дѣлалось со мной. Послѣ его въ скорости у насъ былъ дѣвишникъ, на которомъ я шибко простудился и снова заболѣлъ. Сначала воспаленіе не очень большое было выше праваго костреца, потомъ образовалось довольно опасное въ правомъ боку противу сердца; ну, это воспаленіе мало того что было чрезвычайно мучительно, а больше опасно, и я ужасно трусилъ за жизнь, и духъ мой былъ въ самомъ тревожномъ состояніи; и какъ-то онъ не только упалъ, но этакъ странно какъ-то возмущался. И въ эту пору у насъ была свадьба, пиры, вечеринки почти каждый день. Комната моя была на самомъ проходѣ, черезъ нее съ утра до полночи все ходило, бѣгало, суетилось, шумѣло: а добрая сестра моя, соединившись съ другими, замужними, общими силами овладѣли стариками, одурачили ихъ, расположили ко мнѣ отца еще дурнѣе, чѣмъ онъ былъ прежде. Дѣлали безо всякаго стыда все мнѣ на зло, до того, что однажды, когда меня жаръ убійственно томилъ, онѣ въ другой комнатѣ положили дѣвушку, накрыли ее простыней и начали отпѣвать покойника. Это по ихъ называлось „шутка“! Въ другой разъ добрая сестра моя, дѣвушка-невѣста, бранила
XXXVI
А. В. Кольцовъ
