представленъ Наслѣднику. Городъ изумлялся, не говоря уже о родныхъ Кольцова. Отецъ его былъ, конечно, въ восторгѣ. Жизнь, повидимому, складывалась для нашего поэта необыкновенно благопріятно; теперь уже ему не стали бы мѣшать въ его литературныхъ трудахъ. Но вскорѣ, какъ увидимъ, обстоятельства какъ-то круто повернулись въ другую сторону.
Въ 1838 году Кольцовъ снова былъ по дѣламъ въ Москвѣ и Петербургѣ, и на этотъ разъ жизнь его приняла характеръ довольно широкій „По воскресеньямъ“ пишетъ онъ Бѣлинскому, „я обѣдаю у Венеціанова, а иногда у Григоровича. — Эти оба и добрые люди; ко мнѣ ласковы, хороши и, кажется, любятъ. По вторникамъ бываю у Гребенки; онъ ко мнѣ хорошъ. По средамъ у Кукольника и у Плетнева. Плетневъ ко мнѣ будто неподдѣльно хорошъ. По четвергамъ у Владиславлева; онъ мнѣ сулитъ горы, а что-то дастъ? По пятницамъ у Ннкитенки. — По субботамъ у моихъ земляковъ вечера ихъ собственно, гдѣ бываемъ и мы. По понедѣльникамъ вечера у меня, и всѣхъ ихъ было два. На первомъ были Полевой, Кукольникъ, Краевскій, Булгаринъ, Бенедиктовъ, Гребенка, Бернетъ, Прокоповичъ, Пожарскій, Шевцовъ, Сахаровъ и моихъ земляковъ человѣкъ восемь. На другомъ — Владиславлевъ, Краевскій, Никитенко, Григоровичъ, Мокрицкій, Венеціановъ, Туриновъ, трое Крашенинниковыхъ, Посылинъ, Бенедиктовъ, Гребенка, Бернетъ, Пожарскій, Прокоповичъ, Губеръ, Шевцовъ, Сахаровъ и земляковъ человѣкъ пять. Вотъ каково, Виссаріонъ Григорьевичъ! — въ Питерѣ живемъ, и добрымъ людямъ вечера даемъ “.
Его поведеніе въ литературныхъ кружкахъ нѣсколько измѣнилось, какъ онъ и самъ признается въ письмѣ къ Бѣлинскому. „Да, новость“, говоритъ онъ въ немъ: „я въ этотъ разъ вдвое поумнѣлъ противу прежняго; такъ славно толкую, говорю увѣренно, спорю, вздорю, что бѣда; рискъ благородное дѣло. Я съ важными учеными людьми толкую, спорю, пускаюсь въ сужденія и убѣждаю ихъ на своемъ мнѣніи… Виссаріонъ Григорьевичъ, Михаилъ Александровичъ, какъ думаете? — вѣдь право смѣшно! Чего на свѣтѣ нѣтъ! Въ первый разъ я все больше разыгрывалъ молчанку, а теперь — дудки. Нѣтъ, братцы, лихо говорю; это правда, что оно поподручнѣй, а мнѣ, ей Богу, что-то хочется и самому кой-кого изъ молодежи одурачить; пусть наши копыты помнютъ“.
За этой внѣшностью скрывалось довольно критическое отношеніе къ литературнымъ сборищамъ, о которомъ говорятъ Бѣлинскій и Панаевъ, какъ мы видѣли.
