ство въ самомъ, такъ сказать, преддверіи того храма, въ который теперь вступаемъ, и слѣдовать ему со всею точностію, не увлекаясь ни предзанятою идеею, ни духомъ школы. Такое водительство, способное въ одно и то же время какъ представить намъ полную сумму фактовъ внутренняго опыта, такъ и устранить явленія, тѣснящіяся в нашу науку изъ области опыта внѣшнаго, есть сознаніе.
Что такое сознаніе? Откуда оно въ человѣкѣ? Въ какой связи оно съ человѣческою природою? Какія условія большаго или меньшаго его развитія? — Эти вопросы, при самомъ вступленіи въ науку, основательно рѣшены быть не могутъ, если наука тотчасъ, съ перваго шага, не должна вступать на свое поприще въ вѣнкѣ языческаго оракула, провѣщавающаго какъ бы ея tripode. При томъ рѣшеніе ихъ теперь и не нужно. Кому придетъ на мысль распрашивать придверника о его происхожденіи, знакомствахъ, отношеніяхъ, образѣ жизни и проч., когда требуется только, что бы онъ отворилъ дверь и доложилъ хозяину? Или станемъ ли мы изслѣдывать, гдѣ, кѣмъ и изъ какого матеріала отлита свѣча, когда при ея свѣтѣ нужно только войти въ темную комнату? Сознаніе въ природѣ человѣческаго духа есть фактъ, свидѣтельствующій о самомъ себѣ чрезъ самаго себя; оно есть единственная непосредственность или единственное непосредственное явленіе, для познанія котораго не треуется ничто другое, кромѣ его самого, тогда какъ само оно безусловно требуется для познанія всего другаго. Сознаніе есть свѣтъ, разсѣевающій таинственный мракъ, которымъ облечено нравственное существо человѣка, — свѣтильникъ, при которомъ видно все, что въ немъ есть, и безъ котораго все
