а знаніе души, какъ выше сказано, пріобрѣтается психологически.
Понятіе о стремленіи человѣка къ совершенству, какъ формальное, весьма неопредѣленно: философія, еще со временъ Лейбница и Вольфа, въ основаніе человѣческой дѣятельности полагала начало самоусовершенія, и однакожъ никогда не удовлетворялась имъ окончательно, потому что оно не даетъ ни матеріи дѣйствій, ни реальнаго образца, примѣнительно къ которому надобно дѣйствовать; а безъ этого, слѣдуя ему, всякій можетъ усовершать себя по своему, и иной достигаетъ такого совершенства, отъ котораго въ послѣдствіи бываетъ страшно и самому, и другимъ. Всѣ мы идемъ впередъ, чтобы чрезъ это поступательное движеніе сдѣлаться совершеннѣе: но кто скажетъ намъ, что, идучи по извѣстному направленію, мы придемъ къ тому, что составитъ дѣйствительное совершенство нашей природы? Очевидно, что это можетъ намъ сказать только сама природа; ибо если она движетъ насъ по пути самоусовершенія, то въ ней, безъ сомнѣнія, должно быть сознаніе своего несовершенства, своихъ недостатковъ, которые она хочетъ восполнить. Вѣдь ищетъ пищи не сытый, а голодный, проситъ помощи не сильный, а слабый. Поэтому мы должны спросить у человѣческой природы, чего ей недостаетъ, въ чемъ она несовершенна, чтобы постараться доставить ей такое именно совершенство, въ какомъ она существенно нуждается. А эта вопрошающая и испытующая человѣческую природу наука и есть психологія; потому что, пользуясь матеріальными плодами самопознанія, она опредѣляетъ относительное значеніе и достоинство фактовъ внутренняго опыта. Слѣдовательно на психодогіи-то и лежитъ
