ретическихъ, положительныхъ и отрицательныхъ мѣръ, при посредствѣ которыхъ свѣтъ его получаетъ больше напряженности и яснѣе озаряетъ факты внутренняго опыта. Посему психологія, повторяемъ, въ правѣ требовать, что бы сознаніе было въ достаточной степени развито и, получивъ навыкъ образаться къ внутренней сторонѣ человѣческой жизни, осязательно указываело, что въ ней есть и чего нѣтъ. Это условіе для нашей науки тѣмъ важнѣе и необходимѣе, что при выполненіи его она надѣется расширить горизонтъ своего зрѣнія; ибо какъ скоро факты внутренняго опыта будутъ озаряемы сознаніемъ съ надлежащею ясностію, — психологическиій анализъ получитъ возможность раскрыть ихъ до такихъ подробностей, что найдетъ въ нихъ достаточное основаніе для заключенія даже къ тому, что непосредственно не подлежитъ сознанію и скрывается либо въ недоступной глубинѣ человѣческаго духа, либо въ неразгаданныхъ законахъ органической жизни. Посредствомъ такихъ заключений психологія придетъ во внутренюю связь съ одной стороны съ философіею религіи, а съ другой — съ физіолгіею человѣческаго организма, и поставить среднее звено въ ряду наукъ, раскрывающихъ двухсторонюю нашу природу.
И такъ психологія стоит теперь на точкѣ сознанія фактовъ внутренняго опыта, и своими заключеніями, если найдутся достаточныя для нихъ основанія, готова проникнуть въ смежные съ сознаніемъ предѣлы несознаваемаго. Ограничивъ такимъ образомъ ея сферу мысленною периферіею, которой многія точки впрочемъ теряются въ содержаніи соприкосновенныхъ съ нею
