и теперь сижу въ его тепломъ шалашѣ, въ его тулупѣ; въ рукахъ у меня стаканъ горячаго чаю; нога обвязана бинтами, намоченными спиртомъ; надѣюсь что и это поможетъ за неимѣніемъ лучшихъ средствъ. Корниловича нѣтъ здѣсь, онъ при полку.
— Я совершенно оправилась! Хорошій супъ, чай и теплота возвратили членамъ моимъ силу и гибкость; все забыто какъ сонъ, хотя нога и болитъ еще. Но что̀ объ ней думать! Ктому жъ, право мнѣ кажется, что моя контузія изъ всѣхъ контузій самая легкая.
Проведя два дня въ шалашѣ Бурого, я спѣшила возвратиться въ полкъ; мнѣ дано отвесть туда небольшой отрядъ, состоящій изъ двадцати четырехъ уланъ, для укомплектованія эскадрона.
— Мы отступаемъ къ Москвѣ, и теперь уже въ десяти верстахъ отъ нея. Я просила Штакельберга позволить мнѣ съѣздить въ Москву, чтобъ заказать сшить теплую куртку; получа позволеніе, я отдала свою лошадь улану и отправилась на парѣ едва
и теперь сижу в его теплом шалаше, в его тулупе; в руках у меня стакан горячего чаю; нога обвязана бинтами, намоченными спиртом; надеюсь, что и это поможет за неимением лучших средств. Корниловича нет здесь, он при полку.
Я совершенно оправилась! Хороший суп, чай и теплота возвратили членам моим силу и гибкость; все забыто как сон, хотя нога и болит еще. Но что об ней думать! К тому ж, право, мне кажется, что моя контузия из всех контузий самая легкая.
Проведя два дня в шалаше Бурого, я спешила возвратиться в полк; мне дано отвесть туда небольшой отряд, состоящий из двадцати четырех улан, для укомплектования эскадрона.
Мы отступаем к Москве и теперь уже в десяти верстах от нее. Я просила Штакельберга позволить мне съездить в Москву, чтоб заказать сшить теплую куртку; получа позволение, я отдала свою лошадь улану и отправилась на паре едва
