Тогда непріятель зачалъ освѣщать насъ свѣтлыми ядрами, живописно скачущими мимо нашего фронта; наконецъ и эта забава кончилась, все затихло. Полкъ нашъ отступилъ нѣсколько назадъ и спѣшился; но эскадронъ Подъямпольскаго остался на лошадяхъ. Я не въ силахъ была выдерживать долѣе мученій, претерпѣваемыхъ мною отъ лома въ ногѣ, отъ холода, оледенявшаго кровь мою, и отъ жестокой боли всѣхъ членовъ (думаю оттого, что во весь день ни на минуту не сходила съ лошади). Я сказала Подъямпольскому, что не могу болѣе держаться на сѣдлѣ, и что если онъ позволитъ, то я поѣду въ вагенбуръ, гдѣ штабъ-лекарь Корниловичъ посмотритъ, что дѣлается съ моею ногой; ротмистръ позволилъ. Наконецъ пришло то время, что я сама охотно поѣхала въ вагенбургъ! Въ вагенбургъ, столько прежде презираемый! Поѣхала, не бывъ жестоко раненною!… Что̀ можетъ храбрость противъ холода!!
Оставя эскадронъ, пустилась я, въ сопровожденіи одного улана, по дорогѣ къ
Тогда неприятель зачал освещать нас светлыми ядрами, живописно скачущими мимо нашего фронта; наконец и эта забава кончилась, все затихло. Полк наш отступил несколько назад и спешился, но эскадрон Подъямпольского остался на лошадях. Я не в силах была выдерживать долее мучений, претерпеваемых мною от лома в ноге, от холода, оледенявшего кровь мою, и от жестокой боли всех членов (думаю оттого, что во весь день ни на минуту не сходила с лошади). Я сказала Подъямпольскому, что не могу более держаться на седле, и что если он позволит, то я поеду в вагенбур, где штаб-лекарь Корнилович посмотрит, что делается с моею ногой; ротмистр позволил. Наконец пришло то время, что я сама охотно поехала в вагенбург! В вагенбург, столько прежде презираемый! Поехала, не быв жестоко раненною!.. Что может храбрость против холода!!
Оставя эскадрон, пустилась я в сопровождении одного улана по дороге к
