кругу ординарцевъ, адъютантовъ и многихъ другихъ офицеровъ, толпящихся около разведеннаго огня. Гусарскій генералъ Дороховъ, говорилъ, поглаживая сѣдые усы свои: «дай Богъ чтобъ Михайло Ларіоновичъ поскорѣе пріѣхалъ и остановилъ насъ; мы разбѣжались какъ подъ гору.»
— Кутузовъ пріѣхалъ!… солдаты, офицеры, генералы, всѣ въ восхищеніи; спокойствіе и увѣренность заступили мѣсто опасеній; весь нашъ станъ кипитъ и дышитъ мужествомъ!…
— Холодный, пронзительный вѣтеръ леденитъ тѣло мое. Шинель моя не только что не на ватѣ, но и ни на чемъ; подъ нею нѣтъ подкладки. Уланскій колетъ мой подложенъ тафтою, и въ немъ состоитъ вся моя защита противъ вѣтра столько же холоднаго какъ зимою.
Бородино. Вечеромъ вся наша армія расположилась биваками близъ села Бородино. Кутузовъ хочетъ дать сраженіе, котораго такъ давно всѣ желаютъ и ожидаютъ. —
кругу ординарцев, адъютантов и многих других офицеров, толпящихся около разведенного огня. Гусарский генерал Дорохов говорил, поглаживая седые усы свои: «Дай бог, чтоб Михайло Ларионович поскорее приехал и остановил нас; мы разбежались, как под гору».
Кутузов приехал!.. солдаты, офицеры, генералы — все в восхищении; спокойствие и уверенность заступили место опасений; весь наш стан кипит и дышит мужеством!..
Холодный, пронзительный ветер леденит тело мое. Шинель моя не только что не на вате, но и ни на чем: под нею нет подкладки. Уланский колет мой подложен тафтою, и в нем состоит вся моя защита против ветра столько же холодного, как зимою.
Бородино. Вечером вся наша армия расположилась биваками близ села Бородино. Кутузов хочет дать сражение, которого так давно все желают и ожидают.
