было дать мнѣ порученіе, по причинѣ моей молодости, и видно, желая загладить это, посылалъ уже вездѣ одну меня черезъ цѣлый день, говоря при каждомъ порученіи: «вы исправнѣе другихъ.» Носясь весь день по полямъ отъ одного полка къ другому, я измучилась, устала, смертельно проголодалась, и совсѣмъ уже нерада стала пріобрѣтенной славѣ исправнаго ординарца. Бѣдный Зелантъ сдѣлался похожъ на борзую собаку.
— Солнце уже закатилось, когда мы стали на лагерь. Я только что успѣла сойти съ лошади, какъ должна была опять сѣсть на нее: Подъямпольскій сказалъ, что мнѣ очередь ѣхать за сѣномъ для цѣлаго полка. — Вотъ тебѣ десять человѣкъ отъ моего эскадрона; сей-часъ прибудутъ остальные, отправляйся съ Богомъ! Да нельзя ли, прибавилъ онъ въ полголоса, достать что̀-нибудь съѣсть; гуся, курицу; сколько уже дней все одинъ хлѣбъ: досмерти наскучило!… Пятьдесятъ человѣкъ уланъ явились подъ начальство мое, и я поѣхала съ ними по
было дать мне поручение по причине моей молодости и, видно, желая загладить это, посылал уже везде одну меня через целый день, говоря при каждом поручении: «Вы исправнее других». Носясь весь день по полям от одного полка к другому, я измучилась, устала, смертельно проголодалась и совсем уже не рада стала приобретенной славе исправного ординарца. Бедный Зелант сделался похож на борзую собаку.
Солнце уже закатилось, когда мы стали на лагерь. Я только что успела сойти с лошади, как должна была опять сесть на нее: Подъямпольский сказал, что мне очередь ехать за сеном для целого полка. «Вот тебе десять человек от моего эскадрона, сейчас прибудут остальные, отправляйся с богом! Да нельзя ли, — прибавил он вполголоса, — достать что-нибудь съесть: гуся, курицу; сколько уже дней все один хлеб, до смерти наскучило!..» Пятьдесят человек улан явились под начальство мое, и я поехала с ними по
