слушать ее. Штакельбергъ, теперешній командиръ полка нашего, будучи любителемъ и знатокомъ музыкальнаго искусства, занялся усовершенствованіемъ нашей полковой музыки, и довелъ ее до высшей степени превосходства, такъ что теперь въ обѣихъ арміяхъ, первой и второй западныхъ, нѣтъ ей равной.
Полкъ нашъ расположенъ близъ цѣпи холмовъ, довольно высокихъ; когда наступила ночь, зажглись безчисленные огни бивачные, раздался шумъ, говоръ солдатъ, топотъ, ржаніе лошадей. Я разсматривала съ полчаса эту шумную одушевленную сцену, и наконецъ, сама не знаю длячего, перешла на другую сторону холмовъ; спустясь въ долину, я не слыхала уже ни малѣйшаго шуму, какъ-будто солдатъ, войны, арміи не существовало никогда на свѣтѣ! Я взошла опять на холмы, посмотрѣла нѣсколько времени на картину кипящей дѣятельности, безпрерывной суеты и движенія, и снова погрузилась въ тишину и спокойствіе долины! Этотъ скорый переходъ отъ
слушать ее. Штакельберг, теперешний командир полка нашего, будучи любителем и знатоком музыкального искусства, занялся усовершенствованием нашей полковой музыки, и довел ее до высшей степени превосходства, так что теперь в обеих армиях, первой и второй западных, нет ей равной.
Полк наш расположен близ цепи холмов, довольно высоких; когда наступила ночь, зажглись бесчисленные огни бивачные, раздался шум, говор солдат, топот, ржание лошадей. Я рассматривала с полчаса эту шумную одушевленную сцену, и наконец, сама не знаю для чего, перешла на другую сторону холмов; спустясь в долину, я не слыхала уже ни малейшего шуму, как будто солдат, войны, армии не существовало никогда на свете! Я взошла опять на холмы, посмотрела несколько времени на картину кипящей деятельности, беспрерывной суеты и движения и снова погрузилась в тишину и спокойствие долины! Этот скорый переход от
