ихъ однихъ и съ такимъ унтеръ-офицеромъ, который никогда еще не былъ въ дѣлѣ!
— Скорыми маршами ѣдемъ мы въ глубь Россіи и несемъ на плечахъ своихъ непріятеля, который отъ чистаго сердца вѣритъ, что мы бѣжимъ отъ него. Счастіе ослѣпляетъ!.... Мнѣ часто приходитъ на мысль молитва Старна передъ жертвенникомъ Одена, когда онъ проситъ его наслать на умъ Фингала недоумѣнье, предзнаменующе могущаго паденье!… Вопреки безчисленнымъ поклонникамъ Наполеона, беру смѣлость думать, что для такого великаго генія, какимъ его считаютъ, онъ слишкомъ уже увѣренъ и въ своемъ счастіи и въ своихъ способностяхъ, слишкомъ легковѣренъ, неостороженъ, малосвѣдущъ. Слѣпое счастіе, стеченіе обстоятельствъ, угнѣтенное дворянство и обольщенный народъ могли помочь ему взойти на престолъ; но удержаться на немъ, достойно занимать его, будетъ ему трудно. Сквозь его Императорскую мантію скоро замѣтятъ артиллерійскаго поручика, у котораго, отъ неслыханнаго
их одних и с таким унтер-офицером, который никогда еще не был в деле!
Скорыми маршами едем мы вглубь России и несем на плечах своих неприятеля, который от чистого сердца верит, что мы бежим от него. Счастье ослепляет!.. Мне часто приходит на мысль молитва Старна перед жертвенником Одена, когда он просит его наслать на ум Фингала недоумение, «предзнаменующе могущего паденье»!.. Вопреки бесчисленным поклонникам Наполеона, беру смелость думать, что для такого великого гения, каким его считают, он слишком уже уверен и в своем счастии и в своих способностях, слишком легковерен, неосторожен, малосведущ. Слепое счастье, стечение обстоятельств, угнетенное дворянство и обольщенный народ могли помочь ему взойти на престол; но удержаться на нем, достойно занимать его будет ему трудно. Сквозь его императорскую мантию скоро заметят артиллерийского поручика, у которого от неслыханного
