ліарности; домоправительницы холостыхъ стариковъ имѣютъ всѣ привиллегіи госпожъ, и въ Польшѣ бываютъ почти всегда изъ дворянъ, то есть, шляхтянки. Наконецъ хозяинъ возвратился; узналъ причину моего пріѣзда, покачалъ головою, пожалъ плечами: — ну, если я не дамъ подъ росписку вашу овса, что̀ тогда! — Тогда у меня не будетъ его, отвѣчала я. — Вы умѣреннѣе нежели я ожидалъ, и это дѣлаетъ вамъ много чести. Длячего ваши начальники не посылаютъ васъ съ деньгами вмѣсто права давать росписки? — Не знаю; это уже думаю хозяйственное распоряженіе полка. Но вѣдь и вамъ все равно что росписка, что деньги; разница только во времени; получите не много позже, потому что надобно ѣхать за ними въ штабъ. — Народовецъ разсмѣялся: Ахъ, какъ вы еще молоды, kochany koliego! Пойдемте, однако жъ, вамъ я думаю нельзя терять времени, пойдемте; я велю дать вамъ двадцать четвертей овса; болѣе этого не могу и не хочу удѣлить вамъ отъ назначеннаго уже мною въ продажу, не иначе
льярности; домоправительницы холостых стариков имеют все привилегии госпож, и в Польше бывают почти всегда из дворян, то есть шляхтянки. Наконец хозяин возвратился; узнал причину моего приезда, покачал головою, пожал плечами: «Ну, если я не дам под росписку вашу овса, что тогда!» — «Тогда у меня не будет его», — отвечала я. «Вы умереннее, нежели я ожидал, и это делает вам много чести. Для чего ваши начальники не посылают вас с деньгами вместо права давать росписки?» — «Не знаю; это уже думаю хозяйственное распоряжение полка. Но ведь и вам все равно, что росписка, что деньги; разница только во времени; получите немного позже, потому что надобно ехать за ними в штаб». Народовец рассмеялся: «Ах, как вы еще молоды, kochany koliego! Пойдемте, однако ж, вам, я думаю, нельзя терять времени, пойдемте; я велю дать вам двадцать четвертей овса; более этого не могу и не хочу уделить вам от назначенного уже мною в продажу, не иначе
