подали кофе. Л*** продолжалъ: вы имѣете порученіе весьма затруднительное; простите мою откровенность; но подъ квитанціи ни одинъ помѣщикъ не продастъ вамъ продуктовъ земли своей; не продалъ бы и я, даже и тогда, еслибъ всѣ мы не имѣли другой дороги сбыть ихъ; посудите же, отдадутъ ли ихъ теперь, когда имѣютъ случай продать за наличныя деньги? — Я встала въ нерѣшимости, и незнала что̀ дѣлать; уѣхать, не говоря болѣе ни слова, или показать ему предписаніе? Л*** тоже всталъ. — Вы уже ѣдете? Жалѣю очень что не могу исполнить вашего требованія; мнѣ пріятно было бы долѣе пользоваться удовольствіемъ видѣть васъ у себя, если бъ я не былъ убитъ горестію: вчера я схоронилъ сына!... Онъ не могъ болѣе ничего сказать; глаза его затмились слезами, и онъ сѣлъ, не въ состояніи будучи держаться на ногахъ. Я поспѣшно вышла, сѣла на лошадь, и въ галопъ ускакала съ моими уланами.
Подъ вечеръ пріѣхала я въ поместье старостины Ц*** и теперь уже нѣсколько смѣлѣе
подали кофе. Л. продолжал: «Вы имеете поручение весьма затруднительное; простите мою откровенность; но под квитанции ни один помещик не продаст вам продуктов земли своей; не продал бы и я, даже и тогда, если б все мы не имели другой дороги сбыть их; посудите же, отдадут ли их теперь, когда имеют случай продать за наличные деньги?» — Я встала в нерешимости и не знала, что делать: уехать, не говоря более ни слова или показать ему предписание? Л. тоже встал. «Вы уже едете? Жалею очень, что не могу исполнить вашего требования; мне приятно было бы долее пользоваться удовольствием видеть вас у себя, если б я не был убит горестию: вчера я схоронил сына!..» Он не мог более ничего сказать; глаза его затмились слезами, и он сел, не в состоянии будучи держаться на ногах. Я поспешно вышла, села на лошадь и в галоп ускакала с моими уланами.
Под вечер приехала я в поместье старостины Ц. и теперь уже несколько смелее
