овладѣлъ его работникомъ, который, несмотря ни на какія запрещенія, топитъ его печи не наживотъ — насмерть.
Въ продолженіе этихъ трехъ недѣль, щенокъ мой немного подросъ и сдѣлался еще красивѣе; разумѣется, онъ былъ со мною неразлучно, исключая когда ѣздила въ театръ или къ генералу, я отдавала его на руки одной изъ женщинъ Цеддельмана, и просила ее чтобъ она не ласкала его и не кормила безъ меня. Мнѣ хотѣлось чтобъ никто никакихъ правъ не имѣлъ на любовь моего Амура, и чтобъ эта любовь, вся принадлежала одной мнѣ. Впрочемъ, я брала свои мѣры, чтобъ собачка моя не нуждалась ни въ чьемъ снисхожденіи; прежде нежели уѣхать со двора, я кормила ее до сыта, играла съ нею, ласкала, и наконецъ укладывала на постѣль, и когда уже она засыпала, я оставляла ее на попеченіе Анисьи.
Вмѣстѣ съ окончаніемъ праздниковъ, святочныхъ игръ, танцовъ, репетицій и представленій, наступило время возвратиться домой. Назначивъ день своего отъѣзда на
овладел его работником, который, несмотря ни на какие запрещения, топит его печи не на живот — насмерть.
В продолжение этих трех недель щенок мой немного подрос и сделался еще красивее. Разумеется, он был со мною неразлучно, исключая, когда ездила в театр или к генералу, я отдавала его на руки одной из женщин Цеддельмана и просила ее, чтоб она не ласкала его и не кормила без меня. Мне хотелось, чтоб никто никаких прав не имел на любовь моего Амура, и чтоб эта любовь вся принадлежала одной мне. Впрочем, я брала свои меры, чтоб собачка моя не нуждалась ни в чьем снисхождении. Прежде нежели уехать со двора, я кормила ее досыта, играла с нею, ласкала и наконец укладывала на постель, и когда уже она засыпала, я оставляла ее на попечение Анисьи.
Вместе с окончанием праздников, святочных игр, танцев, репетиций и представлений наступило время возвратиться домой. Назначив день своего отъезда на
