же скорѣе! И вотъ все что было романическаго въ вояжѣ моемъ, въ глубокую декабрьскую ночь, по опустѣвшимъ улицамъ обширнаго города, въ полномъ вооруженіи, и имѣя въ виду найти домъ, къ которому не знала дороги; и все это вмигъ исчезло: теперь я обыкновенный офицеръ, поспѣшно ѣдущій на извощичьихъ дрожкахъ въ Ордонансъ-гаузъ; мѣсто менѣе всего въ свѣтѣ романическое, и гдѣ получу какое-нибудь приказаніе, сказанное тономъ сухимъ и повелительнымъ. — Ступай, пожалуйста, скорѣе! далеко еще? — А вотъ здѣсь, сказалъ извощикъ, останавливая лошадь у подъѣзда огромнаго дома, надъ дверьми котораго была черная доска, съ надписью: «Ордонансъ-гаузъ». Я взбѣжала по лѣстницѣ и вошла въ залу; тутъ было множество офицеровъ пѣхотныхъ и кавалерійскихъ. За столомъ сидѣлъ адъютантъ, и что̀-то писалъ; въ каминѣ горѣлъ огонь, я сѣла близъ него въ ожиданіи развязки. Изъ офицеровъ никто не говорилъ одинъ съ другимъ, но всѣ въ молчаніи или ходили по залѣ или стояли у
же скорее! — И вот все, что было романического в вояже моем в глубокую декабрьскую ночь, по опустевшим улицам обширного города, в полном вооружении и имея в виду найти дом, к которому не знала дороги; и все это вмиг исчезло: теперь я обыкновенный офицер, поспешно едущий на извощичьих дрожках в Ордонанс-гауз, место менее всего в свете романическое, и где получу какое-нибудь приказание, сказанное тоном сухим и повелительным. — Ступай, пожалуйста, скорее! Далеко еще?» — «А вот здесь», — сказал извозчик, останавливая лошадь у подъезда огромного дома, над дверьми которого была черная доска с надписью: «Ордонанс-гауз». Я взбежала по лестнице и вошла в залу. Тут было множество офицеров пехотных и кавалерийских. За столом сидел адъютант и что-то писал; в камине горел огонь, я села близ него в ожидании развязки. Из офицеров никто не говорил один с другим, но все в молчании или ходили по зале, или стояли у
