ніе фрунтовому офицеру? Я не казначей, не квартермистръ; если что̀-нибудь приму не такъ, пусть пеняютъ на себя.
Оправдываясь такимъ образомъ сама передъ собою, пошла я къ графу Аракчееву. Пока дежурный ходилъ докладывать, вошелъ какой-то штабъ-офицеръ. Увидя свободную поступь мою въ передней графа, онъ видимо обезпокоился, надулся, и началъ осматривать меня, мѣряя глазами съ головы до ногъ. Я не замѣчала этого минутъ пять; но подошедъ къ столу чтобъ посмотрѣть книгу, которая лежала тутъ разкрытою, я случайно взглянула на него; этой непочтительности не могъ уже онъ выдержать; на лицѣ его изображалась оскорбленная гордость. Возможно ли простой офицеръ смѣетъ ходить, смѣетъ брать книгу въ руки! однимъ словомъ, смѣетъ двигаться въ присутствіи штабъ-офицера! Смѣетъ даже не замѣчать его, тогда какъ долженъ бы стоять на одномъ мѣстѣ въ почтительной позитурѣ, и неспуская глазъ съ начальника! Всѣ эти слова отпечатывались на физіоно-
ние фрунтовому офицеру? Я не казначей, не квартермистр, если что-нибудь приму не так, пусть пеняют на себя.
Оправдываясь таким образом сама перед собою, пошла я к графу Аракчееву. Пока дежурный ходил докладывать, вошел какой-то штаб-офицер. Увидя свободную поступь мою в передней графа, он видимо обеспокоился, надулся и начал осматривать меня, меряя глазами с головы до ног. Я не замечала этого минут пять, но подошед к столу, чтоб посмотреть книгу, которая лежала тут раскрытою, я случайно взглянула на него. Этой непочтительности не мог уже он выдержать, на лице его изображалась оскорбленная гордость. Возможно ли: простой офицер смеет ходить, смеет брать книгу в руки! одним словом, смеет двигаться в присутствии штаб-офицера! Смеет даже не замечать его, тогда как должен бы стоять на одном месте в почтительной позитуре и не спуская глаз с начальника! Все эти слова отпечатывались на физионо-
