пріѣхали? спросилъ онъ, лишь только я кончила обыкновенную нашу форменную скороговорку, которою мы увѣдомляемъ нашихъ начальниковъ, кто мы, откуда, и зачѣмъ. — Я отвѣчала, что болѣе недѣли уже какъ я въ Петербургѣ. — И теперь только явились! За это надобно вамъ хорошенько голову вымыть. Являлись вы къ Князю? — Нѣтъ еще! — Ну, какъ же это можно! приходите ко мнѣ въ восемь часовъ утра, я самъ поѣду съ вами къ князю.
Отъ Доброва я пошла въ Коммиссаріатъ. Управляющій Долинскій думалъ что я кадетъ, только что выпущенный изъ корпуса, и очень удивился, когда я сказала, что десять лѣтъ уже какъ я въ службѣ.
— Уланы мои мастерски крадутъ; я право не увеличиваю; они всякой день говорятъ мнѣ: сегодня столько-то, а сегодня столько-то, ваше благородіе, пріобрѣли мы экономіи. Сначала я не понимала этого; но теперь уже знаю: они принимаютъ холстъ на мѣру, и тутъ же крадутъ его. Чудакъ Бурого! не это ли онъ разумѣлъ, когда
приехали?» — спросил он, лишь только я кончила обыкновенную нашу форменную скороговорку, которою мы уведомляем наших начальников, кто мы, откуда, и зачем. Я отвечала, что более недели уже как я в Петербурге. «И теперь только явились! За это надобно вам хорошенько голову вымыть. Являлись вы к князю?» — «Нет еще!» — «Ну, как же это можно! приходите ко мне в восемь часов утра, я сам поеду с вами к князю».
От Доброва я пошла в Комиссариат. Управляющий Долинский думал, что я кадет, только что выпущенный из корпуса, и очень удивился, когда я сказала, что десять лет уже как я в службе.
Уланы мои мастерски крадут; я право не увеличиваю. Они всякий день говорят мне: сегодня столько-то, а сегодня столько-то, ваше благородие, приобрели мы экономии. Сначала я не понимала этого, но теперь уже знаю: они принимают холст на меру и тут же крадут его. Чудак Бурого! Не это ли он разумел, когда
