Богу что дядюшка не сказалъ — прекрасное! тогда я не могла бъ, не солгавши, согласиться; но теперь совѣсть моя покойна; я отвѣчала: да, видъ картинный! прибавя мысленно: — только что картина Фламандской школы… Не понимаю, какъ можно находить хорошимъ что̀-нибудь непріятное для глазъ! Что̀ занимательнаго смотрѣть на толпу крестьянъ, неуклюжихъ, грубыхъ, дурно одѣтыхъ; окруженныхъ телѣгами, дегтемъ, рогожами, и тому подобными гадостями! Вотъ, живая картина, всегда разнообразная, которою дядя мой любуется уже девять лѣтъ сряду.
— Сегодня даютъ концертъ въ Филармонической залѣ; иду непремѣнно туда. Я думаю, это будетъ что̀-нибудь очаровательное: оркестръ изъ отличныхъ музыкантовъ, какъ говорятъ. Я, правда, ничего не смыслю въ музыкѣ, но люблю ее болѣе всего; она какъ-то неизъяснимо дѣйствуетъ на меня; нѣтъ добродѣтели, нѣтъ великаго подвига, къ которымъ я не чувствовала бы себя способною тогда какъ слышу эти звуки,
богу, что дядюшка не сказал — прекрасное! Тогда я не могла б, не солгавши, согласиться, но теперь совесть моя покойна. Я отвечала: «Да, вид картинный! — прибавя мысленно: — только что картина фламандской школы…» Не понимаю, как можно находить хорошим что-нибудь неприятное для глаз! Что занимательного смотреть на толпу крестьян, неуклюжих, грубых, дурно одетых, окруженных телегами, дегтем, рогожами и тому подобными гадостями! Вот живая картина, всегда разнообразная, которою дядя мой любуется уже девять лет сряду.
Сегодня дают концерт в Филармонической зале. Иду непременно туда. Я думаю, это будет что-нибудь очаровательное: оркестр из отличных музыкантов, как говорят. Я, правда, ничего не смыслю в музыке, но люблю ее более всего. Она как-то неизъяснимо действует на меня. Нет добродетели, нет великого подвига, к которым я не чувствовала бы себя способною тогда, как слышу эти звуки,
