ваній: будьте честны! вотъ и все тутъ; другаго совѣта и наставленія я не могу дать вамъ, да и не длячего. — А этотъ мнѣ не нуженъ! чтобъ быть честнымъ, я не имѣю надобности ни въ совѣтахъ, ни въ наставленіяхъ вашихъ. — Не харахорься братъ! молодъ еще; не всѣ случаи въ жизни перешелъ; я знаю что̀ говорю: будь честенъ!
Бурого упрямъ; я знала, что если уже онъ заладилъ: «будь честенъ, да будь честенъ!» то другаго ничего уже и не скажетъ. Богъ съ нимъ! вѣдь Штакельбергъ сказалъ, что пришлетъ мнѣ опытнаго унтеръ-офицера; ѣду на-авось.
Петербургъ. Я пріѣхала прямо къ дядѣ на квартиру; онъ все на той же, и все такъ же доволенъ ею — смѣшной вкусъ у дядюшки! Квартира его на Сѣнной-Площади, и онъ говоритъ, что имѣетъ всегда передъ глазами самую живую и разнообразную картину. Вчера онъ подвелъ меня къ окну: посмотри, Александръ, не правда ли что это зрѣлище живописное?... Слава
ваний: будьте честны! вот и все тут. Другого совета и наставления я не могу дать вам, да и не для чего». — «А этот мне не нужен! Чтоб быть честным, я не имею надобности ни в советах, ни в наставлениях ваших». — «Не харахорься, брат! Молод еще, не все случаи в жизни перешел. Я знаю, что говорю: будь честен!»
Бурого упрям. Я знала, что если уже он заладил: «Будь честен, да будь честен!» — то другого ничего уже и не скажет. Бог с ним! Ведь Штакельберг сказал, что пришлет мне опытного унтер-офицера; еду на авось.
Петербург. Я приехала прямо к дяде на квартиру. Он все на той же и все так же доволен ею — смешной вкус у дядюшки! Квартира его на Сенной площади, и он говорит, что имеет всегда перед глазами самую живую и разнообразную картину. Вчера он подвел меня к окну: «Посмотри, Александр, не правда ли, что это зрелище живописное?..» Слава
