канныхъ крестьянъ, зачѣмъ они запачканы; на крестьянокъ, зачѣмъ дурны собою, зачѣмъ отвратительно одѣваются, еще отвратительнѣе говорятъ; напримѣръ: свеца, на пеце, соцыла. Проклятая! кто подумаетъ что она соцыла, дѣлала что̀-нибудь; ничего небывало: это она искала.
Безъ смерти смерть стоять въ этой Вязовщинѣ, безъ книгъ, безъ общества; лежать цѣлый день на нарахъ, подъ облаками ѣдкаго дыма, и слушать какъ мелкій осенній дождь сѣчетъ въ оконницы, затянутыя или слюдою, или, что еще гаже, пузыремъ. О верхъ подлости!.. Нѣтъ, Богъ съ ними, совсѣми пріятностями подобнаго квартированія; уѣду въ штабъ.
— Великіе Луки. Здѣсь по-крайней-мѣрѣ дымъ не ѣстъ глазъ моихъ, и на свѣтъ Божій смотрю сквозь чистыя стекла! Всякій день приходитъ ко мнѣ Г***, вспоминать счастливое время, проведенное въ Гамбургѣ и въ сотый разъ разсказываетъ о незабвенной Жозефинѣ, о восхитительномъ
канных крестьян, зачем они запачканы; на крестьянок, зачем дурны собою, зачем отвратительно одеваются, еще отвратительнее говорят; например: свеца, на пеце, соцыла. Проклятая! кто подумает что она соцыла, делала что-нибудь; ничего не бывало: это она искала.
Без смерти смерть стоять в этой Вязовщине, без книг, без общества; лежать целый день на нарах, под облаками едкого дыма и слушать, как мелкий осенний дождь сечет в оконницы, затянутые или слюдою, или, что еще гаже, пузырем. О, верх подлости!.. Нет, бог с ними, со всеми приятностями подобного квартирования; уеду в штаб.
Великие Луки. Здесь, по крайней мере, дым не ест глаз моих, и на свет божий смотрю сквозь чистые стекла! Всякий день приходит ко мне Г. вспоминать счастливое время, проведенное в Гамбурге, и в сотый раз рассказывает о незабвенной Жозефине, о восхитительном
