въ взводъ, на что̀ онъ охотно согласился, говоря: возьми, возьми братецъ, мнѣ досмерти надоѣлъ этотъ Нѣмецъ!
— Великіе Луки. Мы пришли! мы на мѣстѣ! это наши квартиры, и все кончено!.. Исчезли очаровательныя картины чужихъ краевъ! чужихъ нравовъ! Неслышно болѣе привѣта добродушныхъ честныхъ Германцевъ! Нѣтъ восхитительныхъ, чарующихъ вечеровъ польскихъ! Здѣсь все такъ важно, такъ холодно!.. Попробуйте попросить стаканъ воды у крестьянина; съ минуту онъ еще не тронется съ мѣста, пойдетъ лѣниво, едва двигаясь; наконецъ дастъ вамъ воду, и какъ только выпили: — двѣ копѣйки за трудъ, баринъ! Провались они совсѣмъ.
— Нашъ эскадронъ квартируетъ въ какой-то Вязовщинѣ. Какое гармоническое названіе! Сей-часъ можно подобрать риѳму и очень приличную. Право я, отъ скучныхъ квартиръ, отъ дымныхъ избъ, грязи, дождя, холодной осени, сдѣлалась такого дурнаго нрава, что на все досадою: на запач-
во взвод, на что он охотно согласился, говоря: «Возьми, возьми братец, мне до смерти надоел этот немец!»
Великие Луки. Мы пришли! мы на месте! это наши квартиры, и все кончено!.. Исчезли очаровательные картины чужих краев! чужих нравов! Не слышно более привета добродушных честных германцев! Нет восхитительных, чарующих вечеров польских! Здесь все так важно, так холодно!.. Попробуйте попросить стакан воды у крестьянина; с минуту он еще не тронется с места, пойдет лениво, едва двигаясь; наконец даст вам воду и, как только выпили, — две копейки за труд, барин! Провались они совсем.
Наш эскадрон квартирует в какой-то Вязовщине. Какое гармоническое название! Сейчас можно подобрать рифму и очень приличную. Право, я от скучных квартир, от дымных изб, грязи, дождя, холодной осени сделалась такого дурного нрава, что на все досадую: на запач-
