горестно, простирая руки къ небу: o mon Dieu! mon Dieu!… Я тебѣ дамъ, каналья, медю, медю! говорилъ К***, стараясь принять сердитый видъ, къ которому однако жъ комическое лице его было несродно; но впрочемъ, онъ въ самомъ дѣлѣ былъ очень раздосадованъ, и бѣдному Французу досталось бы еще разъ десять вскликнуть: o mon Dieu! mon Dieu! а Г-ну К*** столько же повторить свое: я тебѣ дамъ медю, медю, если бъ я не упросила его перестать. — Ну лентяй, благодари этого офицера, а то бы вмѣсто трехъ палокъ, я далъ бы тебѣ тридцать. — Что̀ онъ сдѣлалъ, маіоръ? — Не слушаетъ, братецъ, никого! унтеръ-офицеръ приказалъ ему вычистить сѣдло, аммуницію, и приготовиться на вѣсти къ полковнику, а онъ ничего этого не сдѣлалъ. — Да понялъ ли онъ приказаніе унтеръ-офіцера? — Вотъ прекрасно! понялъ ли! долженъ понять!.. Безполезно было бы толковать съ К***; я выпросила только, чтобы онъ отдалъ бѣднаго Бозье ко мнѣ
горестно, простирая руки к небу: «O mon Dieu! mon Dieu!..» — «Я тебе дам, каналья, медю, медю!» — говорил К…, стараясь принять сердитый вид, к которому однако ж комическое лицо его было несродно, но впрочем, он в самом деле был очень раздосадован, и бедному французу досталось бы еще раз десять вскликнуть: «O mon Dieu! mon Dieu!» а г-ну К… столько же повторить свое: «Я тебе дам медю, медю», — если б я не упросила его перестать. «Ну, лентяй, благодари этого офицера, а то бы вместо трех палок, я дал бы тебе тридцать». — «Что он сделал, майор?» — «Не слушает, братец, никого! Унтер-офицер приказал ему вычистить седло, амуницию, и приготовиться на вести к полковнику, а он ничего этого не сделал». — «Да понял ли он приказание унтер-офицера?» — «Вот прекрасно! понял ли! Должен понять!..» Бесполезно было бы толковать с К…; я выпросила только, чтобы он отдал бедного Бозье ко мне
