мороженаго, однимъ словомъ всего чѣмъ только онъ могъ пресытить насъ, вздумалось ему довершить свое угощеніе изящнѣйшимъ изъ услажденій, какъ онъ полагалъ, пѣніемъ своей племянницы: zaspievay z̀e moia kochana dlia tych walecznych z̀olnierz̀ów. Безполезно бѣдная дѣвица увѣряла что не можетъ пѣть, что она простудилась, что у нее насморкъ и болитъ горло; деспотъ дядя ничему не внималъ, и настоятельно требовалъ чтобъ она сію минуту пѣла; должно было покориться и запѣть передъ двумя молодыми уланами: она запѣла!.. Такого голоса нельзя забыть! Не имѣю духа ни описывать, ни дѣлать сравненій!.. Дѣвица была права, отбиваясь изъ всѣхъ силъ отъ этого роковаго пѣнія… Услыша первые звуки ея голоса, я почувствовала содроганіе во всемъ тѣлѣ; желала бы провалиться, или быть за сто верстъ отъ пѣвицы; но… я была на диванѣ, прямо противъ нее! и къ несчастію, духъ искуситель заставилъ меня взглянуть на брата; онъ не смѣлъ поднять глазъ,
мороженого, одним словом всего, чем только он мог пресытить нас, вздумалось ему довершить свое угощение изящнейшим из услаждений, как он полагал, пением своей племянницы: «Zaspievay że moia kochana dlia tych walecznych żolnierżów». Бесполезно бедная девица уверяла, что не может петь, что она простудилась, что у нее насморк и болит горло; деспот дядя ничему не внимал и настоятельно требовал, чтоб она сию минуту пела; должно было покориться и запеть перед двумя молодыми уланами: она запела!.. Такого голоса нельзя забыть! Не имею духа ни описывать, ни делать сравнений!.. Девица была права, отбиваясь из всех сил от этого рокового пения… Услыша первые звуки ее голоса, я почувствовала содрогание во всем теле; желала бы провалиться или быть за сто верст от певицы; но… я была на диване, прямо против нее! и, к несчастию, дух искуситель заставил меня взглянуть на брата; он не смел поднять глаз,
