безъ памяти конницу, хоть я отъ колыбели кавалеристъ, но всякій разъ какъ вижу пѣхоту, идущую вѣрнымъ и твердымъ шагомъ, съ примкнутыми штыками, съ грознымъ боемъ барабановъ, чувствую родъ какого-то благоговѣнія, страха, чего-то похожего на оба эти чувства: не умѣю объяснить. При видѣ пролетающаго строя гусаръ или уланъ, ничего другаго не придетъ въ голову кромѣ мысли: какіе молодцы! какіе отличные наѣздники! какъ лихо рубятся! бѣда непріятелю! и бѣда эта обыкновенно состоитъ въ ранахъ болѣе или менѣе опасныхъ, въ плѣнѣ, и только. Но когда колонны пѣхоты, быстрымъ, ровнымъ и стройнымъ движеніемъ несутся къ непріятелю!… тутъ уже нѣтъ молодцовъ, тутъ не до нихъ: это герои несущіе смерть неизбѣжную! или идущіе на смерть неизбѣжную: — средины нѣтъ!.. Кавалеристъ наскачетъ, ускачетъ, ранитъ, пронесется, опять воротится, убьетъ иногда; но во всѣхъ его движеніяхъ свѣтится какая-то пощада непріятелю: это все только предвѣстники
без памяти конницу, хоть я от колыбели кавалерист, но всякий раз, как вижу пехоту, идущую верным и твердым шагом, с примкнутыми штыками, с грозным боем барабанов, чувствую род какого-то благоговения, страха, чего-то похожего на оба эти чувства: не умею объяснить. При виде пролетающего строя гусар или улан ничего другого не придет в голову, кроме мысли: какие молодцы! какие отличные наездники! как лихо рубятся! беда неприятелю! и беда эта обыкновенно состоит в ранах более или менее опасных, в плене и только. Но когда колонны пехоты быстрым, ровным и стройным движением несутся к неприятелю!… тут уже нет молодцов, тут не до них: это герои несущие смерть неизбежную! или идущие на смерть неизбежную — средины нет!.. Кавалерист наскачет, ускачет, ранит, пронесется, опять воротится, убьет иногда; но во всех его движениях светится какая-то пощада неприятелю: это всё только предвестники
