карту, и — остался твоимъ должникомъ. — Очень радъ! будь имъ сколько угодно; но зачѣмъ батюшка твой распорядился такъ не человѣколюбиво! Деньги эти надобно было оставить у того, кому Провидѣніе ихъ назначило. — Ну, зафилософствовалъ! Я могъ бы сказать тебѣ кой-что̀ противъ этого, да ужъ Богъ съ тобой, теперь нѣкогда, иду взять въ долгъ кордонъ и эполеты изъ офицерской суммы. Прощай!.. Сумасбродъ побѣжалъ, а я пошла прогуливаться. Я всегда иду очень скоро, и совершенно отдаюсь мечтамъ, меня увлекающимъ. Теперь я думала о томъ, какъ прекрасна природа! какъ много радостей для человѣка въ этомъ мірѣ! Думала и о томъ, какъ неисповѣдимы пути, которыми велятъ намъ итти къ такому или другому случаю въ жизни; и что самое лучшее средство сохранить миръ душевный, состоитъ въ томъ, чтобъ слѣдовать покорно Десницѣ, ведущей насъ сими путями, не разыскивая, почему это или то дѣлается такъ, а не иначе… Мысли мои были, то важны, то набожны, то печальны, то
карту, и — остался твоим должником». — «Очень рад! будь им сколько угодно; но зачем батюшка твой распорядился так нечеловеколюбиво! Деньги эти надобно было оставить у того, кому провидение их назначило». — «Ну, зафилософствовал! Я мог бы сказать тебе кой-что против этого, да уж бог с тобой, теперь некогда, иду взять в долг кордон и эполеты из офицерской суммы. Прощай!..» Сумасброд побежал, а я пошла прогуливаться. Я всегда иду очень скоро и совершенно отдаюсь мечтам, меня увлекающим. Теперь я думала о том, как прекрасна природа! как много радостей для человека в этом мире! Думала и о том, как неисповедимы пути, которыми велят нам идти к такому или другому случаю в жизни; и что самое лучшее средство сохранить мир душевный, состоит в том, чтоб следовать покорно Деснице, ведущей нас сими путями, не разыскивая, почему это или то делается так, а не иначе… Мысли мои были то важны, то набожны, то печальны, то
