времени обо мнѣ, не переставая называть дикаремъ и любимцемъ ректора; наконецъ братъ ея вышелъ изъ терпѣнія: — да перестань, сдѣлай милость, какъ ты мнѣ надоѣла, и съ нимъ! Я хотѣлъ поговорить съ тобою о томъ, какъ убѣдить отца дать мнѣ денегъ; теперь мачихи нѣтъ, мѣшать некому. — Нѣтъ, есть кому. — Напримѣръ! не ты ли отсовѣтуешь? — Тебѣ грѣхъ такъ говорить; я люблю тебя, и хотя знаю что всякія деньги изъ рукъ твоихъ переходятъ прямо на карту, но готова бъ была отдать тебѣ и ту часть, которая слѣдуетъ мнѣ, если бъ только имѣла ее въ своей власти. Нѣтъ, любезный Адольфъ! не я помѣшаю отцу дать тебѣ деньги, а собственная его рѣшимость; твердая, непреложная воля не давать тебѣ ни копейки.... Болѣе я ничего не слыхала, но подошедъ къ дверямъ бссѣдки, увидѣла брата и сестру бѣгущихъ къ дому; видно послѣднія слова дѣвицы Р***, привели въ бѣшенство брата ея; онъ бросился бѣжать къ отцу, а она за нимъ. Я поспѣшила туда же. Удивительно
времени обо мне, не переставая называть дикарем и любимцем ректора. Наконец брат ее вышел из терпения: «Да перестань, сделай милость, как ты мне надоела и с ним! Я хотел поговорить с тобою о том, как убедить отца дать мне денег. Теперь мачехи нет, мешать некому». — «Нет, есть кому». — «Например?! не ты ли отсоветуешь?» — «Тебе грех так говорить. Я люблю тебя и, хотя знаю, что всякие деньги из рук твоих переходят прямо на карту, но готова б была отдать тебе и ту часть, которая следует мне, если б только имела ее в своей власти. Нет, любезный Адольф! не я помешаю отцу дать тебе деньги, а собственная его решимость, твердая, непреложная воля не давать тебе ни копейки…» Более я ничего не слыхала, но, подошед к дверям бсседки, увидела брата и сестру, бегущих к дому. Видно, последние слова девицы Р… привели в бешенство брата ее, он бросился бежать к отцу, а она за ним. Я поспешила туда же. Удивительно,
