всякаго того изъ своей деревни, кто не можетъ работать почему бъ то ни было: по старости, слабости, болѣзни, несовершеннолѣтію, слабоумію; о, изъ его села изрядный отрядъ разсыпается каждое утро по окрестностямъ. — Ужасный человѣкъ!.... Однако жъ я не зналъ что мой товарищъ такъ мягкосердъ къ бѣднымъ. — Товарищъ твой дикарь; а дикари всѣ имѣютъ какую-нибудь странность. — Не уже ли ты считаешь состраданіе странностью? — Разумѣется, если она черезчуръ. Къ чему давать десять рублей одному; развѣ онъ богатъ? — Не думаю; впрочемъ я мало еще его знаю… Я по не волѣ должна была выслушать разговоръ брата съ сестрою. Возвратясь часомъ ранѣе обыкновеннаго съ прогулки, и не находя большаго удовольствія въ бесѣдѣ стараго Р*** и его высокоумной дочери, ушла я съ книгою въ бесѣдку въ концѣ сада; молодые Р*** пришли къ этому же мѣсту и сѣли въ пяти шагахъ отъ меня на дерновой софѣ. Обязательная Р*** говорила еще нѣсколько
всякого того из своей деревни, кто не может работать почему б то ни было: по старости, слабости, болезни, несовершеннолетию, слабоумию. О, из его села изрядный отряд рассыпается каждое утро по окрестностям». — «Ужасный человек!.. Однако ж я не знал что мой товарищ так мягкосерд к бедным». — «Товарищ твой дикарь, а дикари все имеют какую-нибудь странность». — «Неужели ты считаешь сострадание странностью?» — «Разумеется, если она чересчур. К чему давать десять рублей одному. Разве он богат?» — «Не думаю. Впрочем, я мало еще его знаю…» Я поневоле должна была выслушать разговор брата с сестрою. Возвратясь часом ранее обыкновенного с прогулки и не находя большого удовольствия в беседе старого Р… и его высокоумной дочери, ушла я с книгою в беседку в конце сада. Молодые Р… пришли к этому же месту и сели в пяти шагах от меня на дерновой софе. Обязательная Р… говорила еще несколько
