дѣлаетъ любовь, сказалъ онъ вздыхая; она томится, груститъ, не можетъ жить безъ меня! гибельная страсть любовь!.. Торнези едва не задохся, стараясь удержаться отъ хохота. — Да вѣдь ты съ нею, чего жъ ей грустить? — Все сомнѣвается въ моей любви; не надѣется удержать меня навсегда при себѣ. — Разумѣется, ты вѣдь женатъ; я не понимаю начто̀ ты взялъ ее. — Что̀ жъ мнѣ было дѣлать? она хотѣла утопиться!. Я право не знаю, говорилъ мнѣ Торнези, гдѣ бы она утопилась; кажется въ Ютерзейнѣ вовсе нѣтъ рѣки. Пел*** долго еще вралъ въ этомъ тонѣ; но послушай, какой былъ финалъ всему этому, и какъ Пел*** достоинъ былъ знать и видѣть его: я вышелъ приказать чтобъ подали мою лошадь; возвращаясь, встрѣтилъ въ сѣняхъ задумчивую красавицу; она бросилась мнѣ на шею, прижалась лицемъ къ моему лицу, и заплакала: cher officier! sauvez moi de ce miserable! je le déteste! je ne l’ai jamais aimé; il m’a trompé! Она не имѣла времени болѣе говорить; Пел***
делает любовь, — сказал он вздыхая. — Она томится, грустит, не может жить без меня! Гибельная страсть — любовь!..» Торнези едва не задохся, стараясь удержаться от хохота. «Да ведь ты с нею, чего ж ей грустить?» — «Все сомневается в моей любви, не надеется удержать меня навсегда при себе». — «Разумеется, ты ведь женат. Я не понимаю, на что ты взял ее». — «Что ж мне было делать? Она хотела утопиться!..» «Я, право, не знаю, — говорил мне Торнези, — где бы она утопилась. Кажется, в Ютерзейне вовсе нет реки. Пел… долго еще врал в этом тоне, но послушай, какой был финал всему этому, и как Пел… достоин был знать и видеть его: я вышел приказать, чтоб подали мою лошадь, возвращаясь, встретил в сенях задумчивую красавицу. Она бросилась мне на шею, прижалась лицом к моему лицу, и заплакала: «Cher officier! sauvez moi de ce miserable! je le déteste! je ne l’ai jamais aimé; il m’a trompé!» Она не имела времени более говорить. Пел…
