не замѣчая этого. — «Скажите чтобъ полкъ шелъ; я останусь здѣсь на полчаса,» сказалъ онъ, тяжело вздохнувъ. — О чемъ вы вздохнули, полковникъ? Развѣ вы неохотно возвращаетесь на родину? спросила я. — Вмѣсто отвѣта, полковникъ еще вздохнулъ. Выходя отъ него, я увидѣла меньшую баронессу, одну изъ хозяекъ нашего полковника, прекрасную дѣвицу лѣтъ двадцати четырехъ, всю расплаканную. Теперь я понимаю, отчего полковнику не хочется итти отсюда… Да! въ такомъ случаѣ родина — Богъ съ ней!…
Итакъ не охотно и съ горестію разстались мы съ Голштиніею, и конечно уже навсегда? Тамъ насъ любили, хотя не всѣхъ — это правда; но гдѣ же любятъ всѣхъ!.... Насъ любили по многимъ отношеніямъ: какъ союзниковъ, какъ надежныхъ защитниковъ, какъ Русскихъ, какъ добрыхъ постояльцевъ, и наконецъ, какъ бравыхъ молодцовъ; послѣднее подтверждается тѣмъ, что за эскадрономъ нашимъ слѣдуютъ три или четыре Амазонки! Всѣ онѣ
не замечая этого. «Скажите, чтоб полк шел; я останусь здесь на полчаса», — сказал он, тяжело вздохнув. «О чем вы вздохнули, полковник? Разве вы неохотно возвращаетесь на родину?» спросила я. Вместо ответа полковник еще вздохнул. Выходя от него, я увидела меньшую баронессу, одну из хозяек нашего полковника, прекрасную девицу лет двадцати четырех, всю расплаканную. Теперь я понимаю, отчего полковнику не хочется идти отсюда… Да! в таком случае родина — бог с ней!..
Итак, неохотно и с горестию расстались мы с Голштиниею, и, конечно, уже навсегда? Там нас любили, хотя не всех — это правда, но где же любят всех?!. Нас любили по многим отношениям: как союзников, как надежных защитников, как русских, как добрых постояльцев и, наконец, как бравых молодцов; последнее подтверждается тем, что за эскадроном нашим следуют три или четыре амазонки! Все они
