поди къ нимъ и разскажи, какія именно вещи были у насъ въ чемоданѣ, такъ вѣрно розыщутъ… Ильинскій пошелъ; а я, сѣвъ на кабріолетъ, поѣхала занять квартиру, гдѣ отдавъ Нѣмцу-работнику лошадь свою въ смотрѣніе, пошла къ начальнику этого города. Тамъ былъ уже Ильинскій; Нѣмцу что̀-то не хотѣлось розыскивать нашей пропажи; онъ говорилъ, что это дѣло невозможное: лошадь ваша бѣжала черезъ лѣсъ одна; какъ можно угадать, что̀ сдѣлалось съ вашими пожитками?.. Ильинскій, въ досадѣ на такое хладнокровіе къ нашему невзгодью, сказалъ, что еслибъ это случилось въ Петербургѣ, то черезъ сутки пропажа была бы найдена, хотя бы нѣсколько тысячъ людей было тутъ замѣшано, и что нѣтъ въ свѣтѣ полиціи, которая могла бы сравниться съ Русскою въ дѣятельности, проницательности и остроуміи средствъ, употребляемыхъ ею для розысканія и открытія самыхъ тонкихъ мошенничествъ. Эти слова свели съ ума, и вывели изъ себя хладнокровнаго Нѣмца; съ покраснѣвшимъ
поди к ним и расскажи, какие именно вещи были у нас в чемодане, так, верно, разыщут…» Ильинский пошел, а я, сев на кабриолет, поехала занять квартиру, где, отдав немцу-работнику лошадь свою в смотрение, пошла к начальнику этого города. Там был уже Ильинский; немцу что-то не хотелось розыскивать нашей пропажи; он говорил, что это дело невозможное: лошадь ваша бежала через лес одна; как можно угадать, что сделалось с вашими пожитками?.. Ильинский, в досаде на такое хладнокровие к нашему невзгодью, сказал, что если б это случилось в Петербурге, то через сутки пропажа была бы найдена, хотя бы несколько тысяч людей было тут замешано, и что нет в свете полиции, которая могла бы сравниться с русскою в деятельности, проницательности и остроумии средств, употребляемых ею для разыскания и открытия самых тонких мошенничеств. Эти слова свели с ума и вывели из себя хладнокровного немца; с покрасневшим
