на одномъ мѣстѣ, ротмистръ; вы не дали мнѣ проводника съ факеломъ, а ночь была, вы знаете, темна какъ погребъ, итакъ я не смѣлъ никуда съѣхать чтобъ не упасть въ ровъ. — Такъ не ужели вы стояли, какъ конное изваяніе изъ мѣди, все на томъ же мѣстѣ, гдѣ я васъ оставилъ? — Нѣсколько минутъ стоялъ; но разумѣется кончилъ бы тѣмъ, что постарался бы сыскать дорогу обратно къ барону въ деревню, если бъ лошадь моя не стала бѣситься чего-то испугавшись: тогда уже я занялся только ею, и.... — И не могли сладить, перервалъ меня ротмистръ… Отъ этой неумѣстной и неприличной укоризны, досада вспыхнула въ сердцѣ моемъ; я взяла каску въ руки чтобъ вытти вонъ, и отвѣчала сухо и не глядя на ротмистра: ошибаетесь! я не хотѣлъ сладить; ни время, ни мѣсто не позволяли этого.
Какъ ни хотѣлось мнѣ разсказать моимъ товарищамъ, происшествіе бурной ночи, однако жъ я удержалась; и къ чему бъ это послужило! Для нихъ все кажется, или
на одном месте, ротмистр; вы не дали мне проводника с факелом, а ночь была, вы знаете, темна, как погреб, итак, я не смел никуда съехать, чтоб не упасть в ров.
— Так неужели вы стояли, как конное изваяние из меди, всё на том же месте, где я вас оставил?
— Несколько минут стоял, но, разумеется, кончил бы тем, что постарался бы сыскать дорогу обратно к барону в деревню, если б лошадь моя не стала беситься, чего-то испугавшись: тогда уже я занялся только ею и…
— И не могли сладить, — перервал меня ротмистр…
От этой неуместной и неприличной укоризны досада вспыхнула в сердце моем; я взяла каску в руки, чтоб выйти вон, и отвечала сухо и не глядя на ротмистра:
— Ошибаетесь! я не хотел сладить. Ни время, ни место не позволяли этого.
Как ни хотелось мне рассказать моим товарищам происшествие бурной ночи, однако ж я удержалась; и к чему б это послужило?! Для них все кажется или
