французскій арчакъ за сто пятьдесятъ рублей. Хотя я и видѣла что эта цѣна была безбожная, но что̀ жъ мнѣ было дѣлать? Еслибъ онъ хотѣлъ взять пятьсотъ рублей за свое сѣдло, и то должна бъ была заплатить.
На другой день, вмѣстѣ съ зарею, я встала и тотчасъ поѣхала по слѣдамъ своего эскадрона. Около пяти часовъ по полудни пріѣхала я въ то селеніе, гдѣ ему назначена была днёвка; первый предметъ, представившійся мнѣ, былъ вахмистръ въ одной рубахѣ, привязанный у крыльца; сперва я этого не разсмотрѣла и хотѣла было отдать ему свою лошадь; но увидя наконецъ что онъ привязанъ; привязала также и свою лошадь. — Зачто̀ тебя привязали? спросила я бѣднаго узника. — Вѣдь вы видите что за руки, отвѣчалъ онъ грубо.
— Въ Брестѣ-Литовскомъ, прежде выступленія за границу, должно было намъ выдержать инспекторскій смотръ. Цѣлые два часа проливной дождь обливалъ насъ съ головы до ногъ. Наконецъ промокшіе
французский арчак за сто пятьдесят рублей. Хотя я и видела, что эта цена была безбожная, но что ж мне было делать? Если б он хотел взять пятьсот рублей за свое седло, и то должна б была заплатить.
На другой день, вместе с зарею, я встала и тотчас поехала по следам своего эскадрона. Около пяти часов пополудни приехала я в то селение, где ему назначена была дневка; первый предмет, представившийся мне, был вахмистр в одной рубахе, привязанный у крыльца; сперва я этого не рассмотрела и хотела было отдать ему свою лошадь; но, увидя наконец, что он привязан, привязала также и свою лошадь. «За что тебя привязали?» — спросила я бедного узника. «Ведь вы видите, что за руки», — отвечал он грубо.
В Брест-Литовском прежде выступления за границу должно было нам выдержать инспекторский смотр. Целые два часа проливной дождь обливал нас с головы до ног. Наконец промокшие
