заря стала заниматься… Я старался привесть въ разсудокъ Хамитуллу, и указывая ему на свѣтлѣющій востокъ, говорилъ, что если онъ не хочетъ быть схваченъ понятыми, то чтобъ немедленно рѣшался на что̀-нибудь… Я еще не знаю, зачѣмъ ты привелъ меня въ этотъ лѣсъ. Ты говорилъ о какой-то услугѣ: что̀ я могу для тебя сдѣлать? Вотъ тебѣ сердце и рука отца; располагай ими, требуй отъ меня всего что можетъ умягчить жестокость твоей участи… Хамитулла всталъ, обнялъ снова Зугру, и долго держалъ ее въ объятіяхъ, судорожно прижимая къ груди своей.... Наконецъ, отдавая ее мнѣ, и поблѣднѣвъ какъ уже и мертвому нельзя болѣе поблѣднѣть, сказалъ погасающимъ голосомъ: возьми ее, Якубъ! укрой на первыхъ порахъ отъ злобы отца, мужа, отъ насмѣшекъ злыхъ людей! возьми мою Зугру!.... Зугра, Зугра!... Якубъ, длячего ты не хочешь убить меня!... Опасаясь новыхъ порывовъ отчаянія, я схватилъ молодую татарку за руку, и бѣгомъ, сколько позволяли то мнѣ
заря стала заниматься… Я старался привесть в рассудок Хамитуллу и, указывая ему на светлеющий восток, говорил, что если он не хочет быть схвачен понятыми, то чтоб немедленно решался на что-нибудь… «Я еще не знаю, зачем ты привел меня в этот лес. Ты говорил о какой-то услуге: что я могу для тебя сделать? Вот тебе сердце и рука отца, располагай ими, требуй от меня всего, что может умягчить жестокость твоей участи…» Хамитулла встал, обнял снова Зугру и долго держал ее в объятиях, судорожно прижимая к груди своей… Наконец, отдавая ее мне и побледнев, как уже и мертвому нельзя более побледнеть, сказал погасающим голосом: «Возьми ее, Якуб! укрой на первых порах от злобы отца, мужа, от насмешек злых людей! возьми мою Зугру!.. Зугра, Зугра!.. Якуб, для чего ты не хочешь убить меня!..» Опасаясь новых порывов отчаяния, я схватил молодую татарку за руку и бегом, сколько позволяли то мне
