шалунъ бѣгомъ уводилъ своего любимца на траву.
«Но настало время когда ни добрый конь, ни тугой лукъ не веселили болѣе Хамитуллу. Огненные кони его, разметавъ гриву, летали по горамъ и доламъ, а Хамитулла и не думалъ осѣдлать котораго нибудь изъ нихъ; ему пріятно было оставаться дома, и изрѣдка проходить мимо окна Зугры, дочери одного изъ богатѣйшихъ Татаръ деревни. Зугра была смуглая, статная высокая татарочка; разумѣется съ черными глазами и бровями, хотя эта послѣдняя прелесть и недиковина у татарокъ: онѣ почти всѣ черноглазы; но чернота глазъ и бровей Зугры была какъ-то плѣнительно черна! въ нихъ было что̀-то, отчего жестоко болѣло сердце Хамитуллы..» — Какъ же, Якубъ, удалось твоему Хамитуллѣ видѣть свою любезную? Вѣдь у васъ татарки прячутся отъ мужчинъ. — «Но только не отъ тѣхъ, кому хотятъ понравиться; тутъ онѣ очень искусно умѣютъ дать себя увидѣть. Довольно что Хамитулла умѣлъ отличить
шалун бегом уводил своего любимца на траву.
Но настало время, когда ни добрый конь, ни тугой лук не веселили более Хамитуллу. Огненные кони его, разметав гриву, летали по горам и долам, а Хамитулла и не думал оседлать которого-нибудь из них; ему приятно было оставаться дома и изредка проходить мимо окна Зугры, дочери одного из богатейших татар деревни. Зугра была смуглая, статная, высокая татарочка; разумеется, с черными глазами и бровями, хотя эта последняя прелесть и не диковина у татарок: они почти все черноглазы; но чернота глаз и бровей Зугры была как-то пленительно черна! в них было что-то, отчего жестоко болело сердце Хамитуллы…» — «Как же, Якуб, удалось твоему Хамитулле видеть свою любезную? Ведь у вас татарки прячутся от мужчин». — «Но только не от тех, кому хотят понравиться; тут они очень искусно умеют дать себя увидеть. Довольно, что Хамитулла умел отличить
