смѣлость мою, и даже самъ Буксгевденъ назвалъ ее беспримирною, что послѣ всего этого я считаю себя въ правѣ, назваться храбрымъ, неопасаясь быть сочтенъ за самохвала. — «Въ Прусскую кампанію! развѣ вы служили тогда? которой вамъ годъ? Я полагалъ что вы не старѣе шестнадцати лѣтъ.» — Я сказала, что мнѣ двадцать третій годъ, и что въ Прусскую кампанію я служила въ Коннопольскомъ полку. — «Какъ ваша фамилія,» спросилъ поспѣшно главнокомандующій. — Александровъ! — Кутузовъ всталъ, и обнялъ меня, говоря: «какъ я радъ, что имѣю наконецъ удовольствіе узнать васъ лично! Я давно уже слышалъ объ васъ. Останьтесь у меня, если вамъ угодно; мнѣ очень пріятно будетъ доставить вамъ нѣкоторое отдохновеніе отъ тягости трудовъ военныхъ; что жъ касается до угрозы разстрѣлять васъ, прибавилъ Кутузовъ усмѣхаясь, то вы напрасно приняли ее такъ близко къ сердцу; это были пустыя слова, сказанныя въ досадѣ. Теперь подите къ дежурному генералу
смелость мою, и даже сам Буксгевден назвал ее беспримирною, что после всего этого я считаю себя вправе назваться храбрым, не опасаясь быть сочтенным за самохвала. — «В Прусскую кампанию! разве вы служили тогда? который вам год? Я полагал, что вы не старее шестнадцати лет». Я сказала, что мне двадцать третий год, и что в Прусскую кампанию я служила в Коннопольском полку. «Как ваша фамилия?» — спросил поспешно главнокомандующий. «Александров!» Кутузов встал и обнял меня, говоря: «Как я рад, что имею наконец удовольствие узнать вас лично! Я давно уже слышал об вас. Останьтесь у меня, если вам угодно; мне очень приятно будет доставить вам некоторое отдохновение от тягости трудов военных; что ж касается до угрозы расстрелять вас, — прибавил Кутузов усмехаясь, — то вы напрасно приняли ее так близко к сердцу; это были пустые слова, сказанные в досаде. Теперь подите к дежурному генералу
