необыкновенной просьбы, а еще болѣе способа, какимъ предлагаете ее?» Я разсказала что̀ заставило меня принять эту рѣшимость, и увлекаясь воспоминаніемъ незаслуженнаго оскорбленія, говорила съ чувствомъ, жаромъ и въ смѣлыхъ выраженіяхъ; между прочимъ я сказала, что родясь и выросши въ лагерѣ, люблю военную службу со дня моего рожденія, что посвятила ей жизнь мою навсегда, что готова пролить всю кровь свою защищая пользы Государя, Котораго чту какъ Бога, и что имѣя такой образъ мыслей и репутацію храбраго офицера, я не заслуживаю быть угрожаема смертію.... Я остановилась, какъ отъ полноты чувствъ, такъ и отъ нѣкотораго замѣшательства: я замѣтила, что при словѣ, «храбраго офицера,» на лицѣ главнокомандующаго показалась легкая усмѣшка. Это заставило меня покраснѣть; я угадала мысль его, и чтобы оправдаться рѣшилась сказать все. — Въ Прусскую кампанію, ваше высокопревосходительство, всѣ мои начальники, такъ много и такъ единодушно хвалили
необыкновенной просьбы, а еще более способа, каким предлагаете ее?» Я рассказала, что́ заставило меня принять эту решимость и, увлекаясь воспоминанием незаслуженного оскорбления, говорила с чувством, жаром и в смелых выражениях; между прочим я сказала, что, родясь и выросши в лагере, люблю военную службу со дня моего рождения, что посвятила ей жизнь мою навсегда, что готова пролить всю кровь свою, защищая пользы государя, которого чту, как бога, и что, имея такой образ мыслей и репутацию храброго офицера, я не заслуживаю быть угрожаема смертию… Я остановилась как от полноты чувств, так и от некоторого замешательства: я заметила, что при слове «храброго офицера» на лице главнокомандующего показалась легкая усмешка. Это заставило меня покраснеть; я угадала мысль его и, чтобы оправдаться, решилась сказать все. «В Прусскую кампанию, ваше высокопревосходительство, все мои начальники так много и так единодушно хвалили
