признаться, что я устаю смертельно, размахивая тяжелою пикою — особливо при этомъ вовсе ни начто непригодномъ маневрѣ вертѣть ею надъ головой; и я уже нѣсколько разъ ударила себя по головѣ; также не совсѣмъ покойно дѣйствую саблею; мнѣ все кажется, что я порѣжусь ею; впрочемъ я скорѣе готова поранить себя, нежели показать малѣйшую робость. Проведя все утро на ученьѣ, обѣдать иду къ Казимирскому; онъ экзаменуетъ меня съ отеческимъ снисхожденіемъ, спрашиваетъ, нравятся ли мнѣ мои теперешнія занятія, и какимъ я нахожу военное ремесло? Я отвѣчала, что люблю воинское ремесло со дня моего рожденія; что занятія воинственныя были и будутъ единственнымъ моимъ упражненіемъ; что считаю званіе воина благороднѣйшимъ изъ всѣхъ и единственнымъ, въ которомъ нельзя предполагать никакихъ пороковъ, потому что неустрашимость есть первое и необходимое качество воина; съ неустрашимостію неразлучно величіе души, и при соединеніи этихъ двухъ
признаться, что я устаю смертельно, размахивая тяжелою пикою, — особливо при этом вовсе ни на что не пригодном маневре вертеть ею над головой; и я уже несколько раз ударила себя по голове; также не совсем покойно действую саблею; мне все кажется, что я порежусь ею; впрочем я скорее готова поранить себя, нежели показать малейшую робость. Проведя все утро на ученье, обедать иду к Казимирскому; он экзаменует меня с отеческим снисхождением, спрашивает, нравятся ли мне мои теперешние занятия, и каким я нахожу военное ремесло? Я отвечала, что люблю воинское ремесло со дня моего рождения; что занятия воинственные были и будут единственным моим упражнением; что считаю звание воина благороднейшим из всех и единственным, в котором нельзя предполагать никаких пороков, потому что неустрашимость есть первое и необходимое качество воина; с неустрашимостию неразлучно величие души, и при соединении этих двух
