пріобрѣсть ихъ. Четыре года минуло этому происшествію. Мнѣ теперь двадцать одинъ годъ. Ч*** говоритъ, что я выросла; что когда онъ видѣлъ меня въ Тарнополѣ, то считалъ ребенкомъ лѣтъ тринадцати. Неудивительно! я имѣю очень моложавый видъ и что̀-то дѣтское въ лицѣ; это говорятъ мнѣ всѣ; даже и панна Новицкая, прежде нежели заснула отъ занимательности моего товарищества, вскликнула раза два: mòy boz̀e! tak mlode dzecko i juz idzie do wòysko!!..
Меня назначили въ эскадронъ къ ротмистру Подъямпольскому, прежнему сослуживцу моему въ Маріупольскомъ полку. Доброму генію моему угодно, чтобъ и здѣсь эскадронные товарищи мои были люди образованные: Шварцъ, Чернявскій, и два брата Торнези, отличные офицеры въ полку по уму, тону и воспитанію. Подъямпольскій не далъ мнѣ еще никакого взвода; я живу у него; всякій день взводные начальники пріѣзжаютъ къ намъ, и мы очень весело проводимъ наше время.
приобресть их. Четыре года минуло этому происшествию. Мне теперь двадцать один год. Ч. говорит, что я выросла; что когда он видел меня в Тарнополе, то считал ребенком лет тринадцати. Неудивительно! я имею очень моложавый вид и что-то детское в лице; это говорят мне все; даже и панна Новицкая, прежде нежели заснула от занимательности моего товарищества, воскликнула раза два: «Móy boźe! tak mlode dzecko i juz idzie do wóysko!!.»
Меня назначили в эскадрон к ротмистру Подъямпольскому, прежнему сослуживцу моему в Мариупольском полку. Доброму гению моему угодно, чтоб и здесь эскадронные товарищи мои были люди образованные: Шварц, Чернявский и два брата Торнези, отличные офицеры в полку по уму, тону и воспитанию. Подъямпольский не дал мне еще никакого взвода; я живу у него; всякий день взводные начальники приезжают к нам, и мы очень весело проводим наше время.
