мундиру и вороному коню, сѣла я на перекладную телѣгу и понеслась во весь скакъ по дорогѣ къ Пинску. Денщика моего, Зануденко, отдали мнѣ въ уланы, и онъ сидя на облучкѣ, закручиваетъ сѣдые усы свои и вздыхаетъ: бѣдный! онъ состарѣлся въ гусарахъ.
— Вотъ я и въ Домбровицѣ. Литовскимъ полкомъ, въ отсутствіи шефа Тутолмина, командуетъ князь Вадбольскій, тотъ самый, котораго я знала въ Тарнополѣ. Думаю, что я скоро утѣшусь о потерѣ гусарскаго мундира; видъ уланъ, пики, каски, флюгера пробуждаютъ въ душѣ моей воспоминаніе службы въ Коннопольскомъ полку, военныя дѣйствія, незабвеннаго Алкида, всѣ происшествія, опасности! Все, все, воскресло и живою картиною представилось воображенію моему! Никогда не изгладится изъ памяти моей этотъ первый годъ вступленія моего на военное поприще; этотъ годъ счастія, совершенной свободы, полной независимости, тѣмъ болѣе драгоцѣнныхъ для меня, что а сама, одна, безъ пособія посторонняго умѣла
мундиру и вороному коню, села я на перекладную телегу и понеслась во весь скок по дороге к Пинску. Денщика моего, Зануденко, отдали мне в уланы, и он, сидя на облучке, закручивает седые усы свои и вздыхает: бедный! он состарился в гусарах.
Вот я и в Домбровице. Литовским полком, в отсутствие шефа Тутолмина, командует князь Вадбольский, тот самый, которого я знала в Тарнополе. Думаю, что я скоро утешусь о потере гусарского мундира; вид улан, пики, каски, флюгера пробуждают в душе моей воспоминание службы в Коннопольском полку, военные действия, незабвенного Алкида, все происшествия, опасности! Все, все воскресло и живою картиною представилось воображению моему! Никогда не изгладится из памяти моей этот первый год вступления моего на военное поприще; этот год счастья, совершенной свободы, полной независимости, тем более драгоценных для меня, что а сама, одна, без пособия постороннего умела
