и желанія.» Онъ оканчивалъ письмо свое, увѣреніемъ въ готовности дѣлать для меня все что отъ него зависитъ.
— Сегодня я дежурнымъ въ табунѣ, и буду въ этой должности всю недѣлю. Середи луга, отведеннаго для паствы нашимъ лошадямъ, построенъ мой соломенный шалашъ; первый день я почти весь проходила по окружнымъ полямъ, и любовалась игрою и бѣганьемъ нашихъ четвероногихъ друзей.
— Вчера въ первый разъ въ жизни я испугалась, и теперь имѣю понятіе что̀ такое страхъ. Табунъ нашъ пасется въ семи верстахъ отъ эскадронныхъ квартиръ; это разстояніе я часто проходила пѣшкомъ безъ малѣйшей усталости; вчера, пріѣхавъ по обыкновенно верхомъ къ Ста̀нковичу съ рапортомъ о благосостояніи нашихъ коней, я осталась у него обѣдать, и отдавъ лошадь провожавшему меня гусару, велѣла ему ѣхать обратно въ табунъ, располагаясь сама притти пѣшкомъ. Послѣ обѣда когда я хотѣла было итти, Ста̀нковичъ незная того что я отослала свою лошадь, удерживалъ меня
и желания». Он оканчивал письмо свое уверением в готовности делать для меня все, что от него зависит.
Сегодня я дежурным в табуне и буду в этой должности всю неделю. Середи луга, отведенного для паствы нашим лошадям, построен мой соломенный шалаш; первый день я почти весь проходила по окружным полям и любовалась игрою и беганьем наших четвероногих друзей.
Вчера в первый раз в жизни я испугалась и теперь имею понятие, что такое страх. Табун наш пасется в семи верстах от эскадронных квартир; это расстояние я часто проходила пешком без малейшей усталости; вчера, приехав по обыкновенно верхом к Станковичу с рапортом о благосостоянии наших коней, я осталась у него обедать и, отдав лошадь провожавшему меня гусару, велела ему ехать обратно в табун, располагаясь сама придти пешком. После обеда, когда я хотела было идти, Станкович, не зная того, что я отослала свою лошадь, удерживал меня
