восходство игры, заставили меня забыть Ды̀мчевича, рапортъ и всѣ на свѣтѣ караулы. Я пошла туда, откуда неслась обворожительная гармонія: всхожу на лѣстницу, иду по корридору и прихожу къ дверямъ, за которыми явственно слышу музыку; отворяю, и къ удивленію моему вижу себя въ кухнѣ, въ которой не было и не могло быть фортопіанъ. Остановясь въ изумленіи, я продолжаю слушать: играютъ въ сосѣдней комнатѣ; ведома гусарскою предпріимчивостью, я иду далѣе, рѣшась непремѣнно узнать кто такъ прекрасно чаруетъ слухъ мой. — Прихожу къ другой двери, отворяю ее, и восклицаніе: ахъ, Боже мой! прекратило тотчасъ музыку. Вскрикнувшая дама была пожилая женщина; она смотрѣла на меня съ безпокойнымъ и вопрошающимъ видомъ; но молодая, игравшая на піано, хотя смѣшалась было, тотчасъ однако жъ оправилась, когда я сказала, какъ умѣла по-Польски, что прекрасная игра ея вела меня какъ очарованнаго черезъ всѣ мѣста противъ моей воли и всякаго приличія; что если
восходство игры заставили меня забыть Дымчевича, рапорт и все на свете караулы. Я пошла туда, откуда неслась обворожительная гармония: всхожу на лестницу, иду по коридору и прихожу к дверям, за которыми явственно слышу музыку; отворяю и, к удивлению моему, вижу себя в кухне, в которой не было и не могло быть фортопиан. Остановясь в изумлении, я продолжаю слушать: играют в соседней комнате; ведома гусарскою предприимчивостью, я иду далее, решась непременно узнать, кто так прекрасно чарует слух мой. Прихожу к другой двери, отворяю ее и восклицание: «Ах, боже мой!» — прекратило тотчас музыку. Вскрикнувшая дама была пожилая женщина; она смотрела на меня с беспокойным и вопрошающим видом; но молодая, игравшая на пиано, хотя смешалась было, тотчас однако ж оправилась, когда я сказала, как умела по-польски, что прекрасная игра ее вела меня, как очарованного, через все места против моей воли и всякого приличия; что если
