квартиры будутъ близъ Ровно, въ имѣніи Корвицкаго, мѣстечкѣ Мизочѣ (на Волынѣ.)
Эскадронъ нашъ прошелъ черезъ Кіевъ. Ермоловъ ѣхалъ съ нами до заставы. Онъ очень ласково разговаривалъ со мною, спрашивалъ, не жалѣю-ли я о чемъ-нибудь въ Кіевѣ, и когда я сказала, что не жалѣю ни о чемъ, то онъ похвалилъ меня, говоря: веди себя всегда такъ, молодой человѣкъ, я буду почитать тебя.
Мизочъ. Здѣсь большой манежъ и прекрасный садъ, два замѣчательныхъ предмета; остальное все такъ какъ и вездѣ въ Польшѣ — развалившіяся хижины, крытыя соломою, и больше ничего. До манежа намъ дѣла нѣтъ, мы объѣзжаемъ добрыхъ коней въ чистомъ полѣ: но садъ! это дѣло другое. Я провожу тамъ все послѣобѣденное время. Какое тутъ множество цвѣтовъ, и такъ прекрасныхъ что я прыгаю отъ радости при видѣ ихъ, и ни для чего въ свѣтѣ не могу удержаться чтобъ не достать себѣ одну изъ розъ такъ высоко растущихъ,
квартиры будут близ Ровно, в имении Корвицкого, местечке Мизоче (на Волыне).
Эскадрон наш прошел через Киев. Ермолов ехал с нами до заставы. Он очень ласково разговаривал со мною, спрашивал, не жалею ли я о чем-нибудь в Киеве, и когда я сказала, что не жалею ни о чем, то он похвалил меня, говоря: «Веди себя всегда так, молодой человек, я буду почитать тебя».
Мизоч. Здесь большой манеж и прекрасный сад, два замечательных предмета; остальное все так, как и везде в Польше, — развалившиеся хижины, крытые соломою, и больше ничего. До манежа нам дела нет, мы объезжаем добрых коней в чистом поле: но сад! это дело другое. Я провожу там все послеобеденное время. Какое тут множество цветов, и так прекрасных, что я прыгаю от радости при виде их и ни для чего в свете не могу удержаться, чтоб не достать себе одну из роз, так высоко растущих,
