вичъ былъ уже тамъ; несчастный Парадовскій лежалъ середь полу, внизъ лицемъ; кровь его большою лужею скопилась у дверей; черепъ разскочился на нѣсколько кусковъ, которые лежали на полу и на лавкахъ; карабинъ, изъ котораго онъ застрѣлился, находился близъ тѣла, двѣ пули остались въ потолкѣ. Ста̀нковичъ, разсмотря всѣ письма и кой-какія записки покойника, не нашелъ ничего почему можно было бы угадать причину его самоубійства; онъ приказалъ обвернуть платкомъ лице и остатокъ головы несчастнаго Парадовскаго, и отнесть тѣло его на распутіе, гдѣ вырыли ему могилу. Мимо ея пролегаетъ дорога, и вечеромъ, проходя ею, я невольно содрогнулась, поровнявшись съ зеленымъ холмомъ Парадовскаго: вчера мы шли съ нимъ вмѣстѣ этой дорогою! а сегодня…
— Намъ велѣно итти въ походъ! Какая непостоянная жизнь, не дадутъ нигдѣ привыкнуть! Мы было такъ хорошо ознакомились съ окружными помѣщиками, и вотъ опять понеслись вдаль. Теперешнія наши
вич был уже там; несчастный Парадовский лежал середь полу, вниз лицом; кровь его большою лужею скопилась у дверей; череп расскочился на несколько кусков, которые лежали на полу и на лавках; карабин, из которого он застрелился, находился близ тела, две пули остались в потолке. Станкович, рассмотря все письма и кой-какие записки покойника, не нашел ничего, по чему можно было бы угадать причину его самоубийства; он приказал обвернуть платком лицо и остаток головы несчастного Парадовского и отнесть тело его на распутие, где вырыли ему могилу. Мимо ее пролегает дорога, и вечером, проходя ею, я невольно содрогнулась, поравнявшись с зеленым холмом Парадовского: вчера мы шли с ним вместе этой дорогою! а сегодня…
Нам велено идти в поход! Какая непостоянная жизнь, не дадут нигде привыкнуть! Мы было так хорошо ознакомились с окружными помещиками и вот опять понеслись вдаль. Теперешние наши
