жденія Ермолова, я привела въ порядокъ свой униформъ, и ожидала когда онъ проснется, чтобы тотчасъ итти къ нему. Пріемъ Генерала былъ весьма ласковъ и вѣжливъ. Обращеніе Ермолова имѣетъ какую-то обворожительную простоту и вмѣстѣ обязательность. Я замѣтила въ немъ черту, заставляющую меня предполагать въ Ермоловѣ необыкновенный умъ: ни въ комъ изъ бывающихъ у него офицеровъ не полагаетъ онъ невоспитанія, незнанія, неумѣнья жить; съ каждымъ говоритъ онъ какъ съ равнымъ себѣ и не старается упростить свой разговоръ, чтобъ быть понятнымъ; онъ не имѣетъ смѣшнаго предубѣжденія, что выраженія и способъ объясняться людей лучшего тона, не могутъ быть понятны для людей средняго сословія. Эта высокая черта ума и доброты предубѣдила меня видѣть все уже съ хорошей стороны въ нашемъ генералѣ. Черты лица и физіономія Ермолова показываютъ душу великую и непреклонную!..
ждения Ермолова, я привела в порядок свой униформ и ожидала, когда он проснется, чтобы тотчас идти к нему. Прием генерала был весьма ласков и вежлив. Обращение Ермолова имеет какую-то обворожительную простоту и вместе обязательность. Я заметила в нем черту, заставляющую меня предполагать в Ермолове необыкновенный ум: ни в ком из бывающих у него офицеров не полагает он невоспитания, незнания, неуменья жить; с каждым говорит он как с равным себе и не старается упростить свой разговор, чтоб быть понятным; он не имеет смешного предубеждения, что выражения и способ объясняться людей лучшего тона не могут быть понятны для людей среднего сословия. Эта высокая черта ума и доброты предубедила меня видеть все уже с хорошей стороны в нашем генерале. Черты лица и физиономия Ермолова показывают душу великую и непреклонную!..
