сама его стражемъ, и чтобы они слѣдовали за нами издали. Древичь нѣсколько разъ едва не упалъ въ обморокъ: столько сидячая жизнь ослабила силы его!
— Обоимъ нашимъ эскадронамъ велѣно итти въ походъ. Древичь отданъ подъ надзоръ полковнику Павлищеву; достойный офицеръ этотъ не имѣлъ нужды въ образованіи, чтобы поступить съ арестантомъ самымъ благороднымъ и деликатнымъ образомъ; онъ просто послѣдовалъ внушенію высокой добродѣтели: «вы отданы, сказалъ онъ Древичу, въ мой эскадронъ подъ присмотръ до рѣшенія вашего дѣла; но я не могу, я не имѣю духа видѣть васъ арестантомъ на гаубтвахтѣ; взамѣнъ ее, предлагаю вамъ домъ мой, столъ и попеченіе друга. Если бъ вы рѣшились уйти отъ меня, разумѣется, тогда я заступлю ваше мѣсто, то есть, буду солдатъ!» Нѣтъ пера, нѣтъ словъ, бѣденъ языкъ человѣческій для выраженія того, что чувствовалъ Древичь; я не берусь этого описать. Но вотъ послѣдствія: Древичь жилъ въ домѣ благодѣтеля своего, любилъ его какъ
сама его стражем, и чтобы они следовали за нами издали. Древич несколько раз едва не упал в обморок: столько сидячая жизнь ослабила силы его!
Обоим нашим эскадронам велено идти в поход. Древич отдан под надзор полковнику Павлищеву; достойный офицер этот не имел нужды в образовании, чтобы поступить с арестантом самым благородным и деликатным образом; он просто последовал внушению высокой добродетели: «Вы отданы, — сказал он Древичу, — в мой эскадрон под присмотр до решения вашего дела; но я не могу, я не имею духа видеть вас арестантом на гауптвахте; взамен ее предлагаю вам дом мой, стол и попечение друга. Если б вы решились уйти от меня, разумеется, тогда я заступлю ваше место, то есть буду солдат!» Нет пера, нет слов, беден язык человеческий для выражения того, что чувствовал Древич; я не берусь этого описать. Но вот последствия: Древич жил в доме благодетеля своего, любил его, как
