Полковникъ оборотился ко мнѣ, говоря: я очень жалѣю, что не могу въ этомъ случаѣ оказать вамъ моихъ услугъ; гусары ваши ушли изъ подъ стражи! Я хотѣла было сказать, что это не дѣлаетъ чести ихъ караулу, и не сказала однако жъ; да и къ чему бы это было? Не было сомнѣнія, что гусары находились у нихъ, и что полковникъ не имѣлъ и въ помышленіи отдать ихъ. Польскіе офицеры не могли налюбоваться моимъ мундиромъ, превосходно сшитымъ: они говорили, что ихъ портные не въ состояніи дать такую прекрасную форму мундиру. За столомъ я сидѣла подлѣ какого-то усача, стариннаго наѣздника, служившаго еще въ Народовой кавалеріи; онъ, выпивъ нѣсколько бокаловъ шампанскаго, привязался ко мнѣ съ вопросомъ, зачѣмъ я снялъ съ Лемберга Французскаго орла и привѣсилъ Австрійскаго? Я не понимала, что онъ хочетъ сказать; Страховъ, видя мое недоумѣніе, сказалъ запальчивому народовцу, что меня не было въ Львовѣ во время этого происшествія. — Какъ не было?
Полковник оборотился ко мне, говоря: «Я очень жалею, что не могу в этом случае оказать вам моих услуг; гусары ваши ушли из-под стражи!» Я хотела было сказать, что это не делает чести их караулу, и не сказала однако ж; да и к чему бы это было? Не было сомнения, что гусары находились у них, и что полковник не имел и в помышлении отдать их. Польские офицеры не могли налюбоваться моим мундиром, превосходно сшитым: они говорили, что их портные не в состоянии дать такую прекрасную форму мундиру. За столом я сидела подле какого-то усача, старинного наездника, служившего еще в Народовой кавалерии; он, выпив несколько бокалов шампанского, привязался ко мне с вопросом, зачем я снял с Лемберга Французского орла и привесил Австрийского? Я не понимала, что он хочет сказать; Страхов, видя мое недоумение, сказал запальчивому народовцу, что меня не было в Львове во время этого происшествия. «Как не было? —
