комнатамъ. Музыка гремѣла. Прекрасныя Польки, вальсируя, амурно облакачивались на ловкихъ, стройныхъ гусаръ нашихъ. Суворовъ до крайности избалованъ Польками. За его прекрасную наружность, онѣ слишкомъ уже много ему прощаютъ; онъ говоритъ имъ все, что вспадетъ ему на умъ, а на его умъ вспадаютъ иногда дивныя вещи! Видя что я не танцую, и даже не вхожу туда гдѣ дамы, онъ спросилъ у меня причину этой странности; Ста̀нковичь, мой эскадронный командиръ, и лихой, какъ говорится, гусаръ, поспѣшилъ отвѣчалъ за меня: онъ, ваше сіятельство! боится женщинъ, стыдится ихъ, не любитъ и не знаетъ ни но какимъ отношеніямъ. — Въ самомъ дѣлѣ! сказалъ Суворовъ, о, это непростительно! Пойдемъ, пойдемъ молодой человѣкъ, надобно сдѣлать начало! Говоря это, онъ взялъ меня за руку и привелъ къ молодой и прекрасной княгинѣ Любомирской. Онъ представилъ меня этой дамѣ, сказавъ: à la vue de ses fraiches couleurs vous pouvez bien deviner qu’il
комнатам. Музыка гремела. Прекрасные польки, вальсируя, амурно облокачивались на ловких, стройных гусар наших. Суворов до крайности избалован польками. За его прекрасную наружность они слишком уже много ему прощают; он говорит им все, что вспадет ему на ум, а на его ум вспадают иногда дивные вещи! Видя, что я не танцую и даже не вхожу туда, где дамы, он спросил у меня причину этой странности; Ста́нкович, мой эскадронный командир и лихой, как говорится, гусар, поспешил отвечал за меня: «Он, ваше сиятельство! боится женщин, стыдится их, не любит и не знает ни но каким отношениям». — «В самом деле! — сказал Суворов, — о, это непростительно! Пойдем, пойдем молодой человек, надобно сделать начало!» Говоря это, он взял меня за руку и привел к молодой и прекрасной княгине Любомирской. Он представил меня этой даме, сказав: «À la vue de ses fraiches couleurs vous pouvez bien deviner qu’il
