графовъ Мошинскихъ, и теперь владѣетъ имъ одинъ изъ нихъ, весьма уже старый человѣкъ. Я видѣла также портретъ первой жены Осолинскаго, княжны О****: какая трогательная красота! печаль и задумчивость рисуются въ черныхъ глазахъ ея; темныя тонкія брови, розовыя уста и лице блѣдное, но миловидное, и котораго всѣ черты выражаютъ вмѣстѣ умъ и кротость, чрезвычайно очаровательны. Удивляюсь Осолинскому!
Я продолжаю брать уроки верховой ѣзды; къ досадѣ моей, Вихманъ страстный охотникъ, и я волею или неволею, но должна ѣздить вмѣстѣ съ нимъ на охоту. Кромѣ всѣхъ неудобствъ и непріятностей, соединенныхъ съ этою варварскою забавою, жалостный пискъ терзаемаго зайца, наводитъ мнѣ грусть на цѣлый день. Иногда я рѣшительно отказываюсь участвовать въ этихъ смертоубійствахъ; тогда Вихманъ стращаетъ меня, что если не буду ѣздить на охоту, то не буду умѣть крѣпко держаться въ сѣдлѣ. Охота, единственный способъ, говоритъ онъ, достигнуть совершенства въ искусствѣ вер-
графов Мошинских, и теперь владеет им один из них, весьма уже старый человек. Я видела также портрет первой жены Осолинского, княжны О.: какая трогательная красота! печаль и задумчивость рисуются в черных глазах ее; темные тонкие брови, розовые уста и лицо бледное, но миловидное, и которого все черты выражают вместе ум и кротость, чрезвычайно очаровательны. Удивляюсь Осолинскому!
Я продолжаю брать уроки верховой езды; к досаде моей, Вихман страстный охотник, и я волею или неволею, но должна ездить вместе с ним на охоту. Кроме всех неудобств и неприятностей, соединенных с этою варварскою забавою, жалостный писк терзаемого зайца наводит мне грусть на целый день. Иногда я решительно отказываюсь участвовать в этих смертоубийствах; тогда Вихман стращает меня, что если не буду ездить на охоту, то не буду уметь крепко держаться в седле. Охота — единственный способ, говорит он, достигнуть совершенства в искусстве вер-
