блѣденъ какъ мертвый, ѣхалъ не говоря ни слова и неповорачивая головы въ ту сторону, гдѣ ѣхала мать моя. Къ удивленію всѣхъ, я возвратилась къ жизни, и сверхъ чаянія не была изуродована; только отъ сильнаго удара шла у меня кровь изъ рта и носа; батюшка съ радостнымъ чувствомъ благодарности, поднялъ глаза къ небу, прижалъ меня къ груди своей, и приблизясь къ каретѣ сказалъ матери моей: благодари Бога, что ты не убійца! Дочь наша жива; но я не отдамъ уже ее тебѣ во власть; я самъ займусь ею. Сказавъ это, поѣхалъ прочь, и до самаго ночлега везъ меня съ собою, не обращая ни взора, ни словъ къ матери моей.
Съ этого достопамятнаго дня жизни моей, отецъ ввѣрилъ меня Промыслу Божію и смотрѣнію фланговаго гусара Астахова, находившагося неотлучно при батюшкѣ какъ на квартирѣ, такъ и въ походѣ. Я только ночью была въ комнатѣ матери моей: но какъ только батюшка вставалъ и уходилъ, тотчасъ уносили меня. Воспитатель мой
бледен, как мертвый, ехал не говоря ни слова и не поворачивая головы в ту сторону, где ехала мать моя. К удивлению всех, я возвратилась к жизни и, сверх чаяния, не была изуродована; только от сильного удара шла у меня кровь из рта и носа; батюшка с радостным чувством благодарности поднял глаза к небу, прижал меня к груди своей и, приблизясь к карете сказал матери моей: «Благодари бога, что ты не убийца! Дочь наша жива; но я не отдам уже ее тебе во власть; я сам займусь ею. Сказав это, поехал прочь и до самого ночлега вез меня с собою, не обращая ни взора, ни слов к матери моей.
С этого достопамятного дня жизни моей отец вверил меня промыслу божию и смотрению флангового гусара Астахова, находившегося неотлучно при батюшке как на квартире, так и в походе. Я только ночью была в комнате матери моей: но как только батюшка вставал и уходил, тотчас уносили меня. Воспитатель мой
