лицемъ къ холодной землѣ, и горячія слезы мои уходятъ въ нее вмѣстѣ съ дождевыми каплями. Переносясь мысленно къ дѣтскимъ лѣтамъ моимъ, я вспоминаю, сколько радостныхъ часовъ доставляли мнѣ рѣдкая привязанность и послушаніе этой прекрасной лошади! Вспоминаю тѣ превосходныя лѣтнія ночи, когда я ведя за собой Алкида, всходила на Старцову гору по такой тропинкѣ, по которой взбирались туда однѣ только козы; мнѣ ничего не стоило итти по ней, маленькія ступни мои такъ же удобно устанавливались на ней какъ и козлиныя копытца; но добрый конь рисковалъ оборваться и разбиться въ прахъ; несмотря на это, онъ шелъ за мною послушно, хотя и дрожалъ отъ страха, видя себя на ужасной высотѣ и надъ пропастью! Увы, мой Алкидъ! Сколько бѣдъ, сколько опасностей пронеслось мимо, не сдѣлавъ тебѣ никакого вреда! Но мое безразсудство, мое гибельное безразсудство положило наконецъ тебя въ могилу! Мысль эта терзаетъ, раздираетъ душу мою!.. Ничто уже не радуетъ меня; самая тѣнь усмѣшки исчезла
лицом к холодной земле, и горячие слезы мои уходят в нее вместе с дождевыми каплями. Переносясь мысленно к детским летам моим, я вспоминаю, сколько радостных часов доставляли мне редкая привязанность и послушание этой прекрасной лошади! Вспоминаю те превосходные летние ночи, когда я, ведя за собой Алкида, всходила на Старцеву гору по такой тропинке, по которой взбирались туда одни только козы; мне ничего не стоило идти по ней, маленькие ступни мои так же удобно устанавливались на ней, как и козлиные копытца; но добрый конь рисковал оборваться и разбиться в прах; несмотря на это, он шел за мною послушно, хотя и дрожал от страха, видя себя на ужасной высоте и над пропастью! Увы, мой Алкид! Сколько бед, сколько опасностей пронеслось мимо, не сделав тебе никакого вреда! Но мое безрассудство, мое гибельное безрассудство положило наконец тебя в могилу! Мысль эта терзает, раздирает душу мою!.. Ничто уже не радует меня; самая тень усмешки исчезла
